Моя профессия – убивать. Мемуары палача

Несчастный Дамьен показал себя в этом письме. Гордясь возможностью непосредственно говорить с самим королем, он начинает свое письмо суровым тоном полупомешанного фанатика, а заключает его лукавым воззванием к монаршему милосердию.

На обороте второго листа этого письма находились еще следующие строки:

«Господин Шагранж второй, Бэсс де Лисси, де ла Гиони, Клеман, Ланбер, президент де Рие-Бонненвилье, президент де Масси и почти все. Необходимо восстановить Парламент и дать обещание не преследовать как вышеупомянутых лиц, так и всех их единомышленников.

Дамьен».

Как ни двусмысленны были эти семь строчек, но они чуть не стоили жизни тем семи особам, на которых с таким сочувствием указал Дамьен.

К счастью, разобрав дело повнимательнее, открыли, что это было только уловкой со стороны господина Бело, который, желая отличиться, открыть сообщников Дамьена, не мог придумать ничего умнее, как узнать от преступника, не был ли он случайно знаком с некоторыми из советников Парламента; Дамьен, посещавший весьма часто зал Парламента, назвал ему несколько имен советников, которых ему случалось часто встречать там. Бело перенес на бумагу их имена и дал преступнику подписать этот небольшой список, самовольно составленный господином Бело и чуть не послуживший смертным приговором поименованным в нем лицам.

Когда этот лист предъявили Дамьену, он пришел в сильное негодование. Тотчас же он зачеркнул свое имя и объявил, что, несмотря на то, что названные в списке члены Парламента сопротивлялись приведению в исполнение предписаний архиепископа, но ни один из них не имел ничего общего с совершенным им преступлением.

15 января были утверждены акты судебного следствия дворцового превотства, и процесс Дамьена был поручен Палате Парижского Парламента.

17 января – преступника перевезли в Париж, Он отправился из Версаля в два часа утра.

Так как болезненное состояние его ног не позволяло ему сделать ни малейшего движения, то его положили на матрас и таким образом перенесли в карету, запряженную четырьмя лошадьми, и отправили под усиленным конвоем. Очевидно, что были еще люди, которые верили в существование обширного заговора, а потому и опасались, чтобы предполагаемые сообщники Дамьена не сделали попытки освободить его.

В восемь часов весь кортеж приблизился к Парижской Парламентской тюрьме, и Дамьена заключили в башню Монгомери, в ту самую тюрьму, где задолго до него содержался Равальяк.

Судя по мерам, принятым распоряжениям, сделанным для укрепления этой старой башни, можно было подумать, что вся Франция готова восстать для освобождения Дамьена из рук его судей.

Снаружи, начиная от лестницы дю Me и до следующей лестницы, был устроен плотный частокол, так что с каждой стороны оставалось только по одному узкому проходу в башню. У этого частокола поставлен караул из ста человек солдат под начальством лейтенанта с подчиненными ему офицерами. Из этого караула назначились часовые на лестницу дю Me, и целую ночь посылались обходы и патрули для наблюдения за всем, что делается вокруг башни. Другой отряд из сорока гвардейцев находился внутри башни, под самой комнатой Дамьена, расположенной на втором этаже.

Темница, в которой сидел Дамьен, была круглая комната, диаметром двенадцать футов. Свет и воздух проникали или, скорее, почти совсем не проникали через узкое отверстие, устроенное в стене в пятнадцать футов толщиной. Несмотря на это, узенькое окошко было закрыто двойной железной решеткой и заклеено масляной бумагой вместо стекол. Воздух с таким трудом проникал в эту страшную нору, что сочли необходимым заменить сальные свечи, горевшие там днем и ночью, восковыми. Запах, распространявшийся от сальных свечей, по мнению медиков, мог произвести дурное влияние на здоровье заключенного.

Кроме этого, на преступника было надето что-то вроде смирительной рубашки, лишавшей его свободы движений.

Он лежал на подмостках, покрытых тюфяком, изголовье было обращено к двери и поднималось и опускалось с помощью блока. Пролежав на такого рода постели пятьдесят семь дней и чувствуя, что все его тело совершенно разбито, несчастный просил своих караульщиков дать ему возможность лечь иначе.