Моя профессия – убивать. Мемуары палача

Трактирщик повиновался, и несколько минут спустя человек, закутанный до глаз в большой красный суконный плащ, остановился на пороге зала.

Увидев трех офицеров, он колебался – идти ли ему далее.

Но де Блиньяк указал ему таким грациозным жестом на блюда и огонь, так весело сверкавший в камине, что пришелец решился войти в комнату и приблизиться к очагу, низко поклонившись тем, которые так радушно пригласили его.

Он снял свой мокрый плащ, а гасконец, не терявший времени попусту, рассматривая пришельца, тотчас же заметил, что он имел у пояса, подле рапиры страшных размеров, приятно округленный кошелек, из которого при каждом движении его владельца раздавался звук, приятно щекотавший уши.

Де Блиньяк сладко прищурил глаза, как кот, который чувствует мышь под каждой лапой.

Незнакомец был почти старик.

Его длинная борода, его курчавые волосы, коротко остриженные, окаймлявшие его низкий, но широкий лоб, имели тот сероватый оттенок, которому игра света иногда придавала металлический отлив.

Роста он был среднего. Умеренная полнота придавала округлость его частям тела; однако мускулистая шея, широкие плечи и грудь, быстрая походка, твердость, с которой его мускулистые ноги ступали по земле, – все это доказывало, что он сохранил всю живость молодости.

Его одежда весьма походила на костюм солдата: она состояла из суконной куртки темно-красного цвета, поверх которой была надета казака из буйволовой кожи без рукавов, покрывавшая его грудь. Штаны, из той же ткани что и куртка, терялись в кожаных высоких штиблетах с разрезом сбоку, покрывавших ногу от колена до башмаков, которыми и в настоящее время нормандцы заменяют свои верховые башмаки.

Поза пришельца выражала замешательство, составлявшее резкий и странный контраст с почти дикой суровостью его выражения лица.

Он стоял у камина, грея свои широкие руки, и взгляд его, устремленный на пламя, как будто фантастическая игра огненных спиралей или треск горевших в камине головней поглотили все его внимание.

Один или два раза он поднял глаза, и Поль Берто был поражен их злым выражением.

Хотя лицо пришельца было спокойно, его глаза сверкали из-под его густых и седых ресниц; они метали лучи, подобные тем, которые производит лезвие свистящей в воздухе шпаги, прежде чем она падает для удара и, как эта сталь, они имели нечто острое, входящее в тело и проникавшее в сердце.

Не будучи в состоянии объяснить своих впечатлений, молодые люди при виде этого человека ощущали необъяснимое смущение; они рассматривали его с любопытством, которое походило на оцепенение.

Один только кавалер де Блиньяк не утратил своей веселости: он поставил прибор, установил бутылки, восстановил общую гармонию, несколько нарушенную начатыми блюдами с ловкостью, которой, без сомнения, позавидовал бы сам Бодрилльяр.

Путешественник первым прервал молчание.

Он, казалось, сделал усилие над самим собой и обратился к трем собеседникам:

– Поблагодарив вас, господа, за вашу учтивость, мне остается узнать, чем я могу служить вам.

В эту минуту гасконец придвинул к столу скамейку и смотрел на свои гастрономические расположения с гордым самодовольством.

– Чтобы вы сели на это место, – отвечал он, – спиной к огню и вашей правой облокотились на этот батальон бутылок, который будет резервом; затем, чтобы вы расширили брешь в этом пироге, чтобы вы сделали к нему приступ, после чего вам придется еще взять на помощь оружие против этой вьюшки под раковым соусом. Наведите свою артиллерию, – продолжал де Блиньяк, опустошая целую бутылку в самый большой кубок, который он только мог найти, – в припасах не будет недостатка.

– Это слишком много для такого человека, как я, господа, какое бы ни было мое звание, – возразил пришелец. – Хотя я и не такой дворянин, как вы, но имею обыкновение принимать только то, чем могу расплатиться сам.

– Итак, черт возьми! Нет ничего проще и легче устроить, – сказал гасконец, – вы ужинаете сегодня за наш счет, а завтра мы будем обедать за ваш!

– Нет, нет, милостивый государь, – отвечал незнакомец мрачным и насмешливым голосом, – никогда не осмелюсь я пригласить людей вашего круга переступить порог моего скромного жилища.