Моя профессия ураган

— Ты еще не прима! — ухмыльнулся он. — Без слов он потащил меня в малый репетиционный зал, где уже ждала за клавесином, этой утонченной аэнской штучкой с тремя рядами клавиш и прозрачным звуком, аккомпаниаторша. Звук был потрясающий — мягкий, прозрачный, пронизывающий, свежий… Какой хочешь… Эти аэнцы всегда бавятся сложнейшей формой звука и высокими частотами — резонанс и инструмент был построен таким образом, что усиливались и добавлялись чисто механикой акустикой высокие частоты, делая игру невыразимо прозрачной, звук выпуклым и одухотворенным… Специальные задвижки на панели меняли чисто механически характеристики трубочек и труб, создавая варианты разбавления высоких частот… Выступление на таком инструменте — изумительно… После него, живых высоких частот эксайтера в прямом исполнении под пение не хотелось играть ни на одном клавире или пианино… Я знала, что не сразу в механические пианино в древности стали вставлять акустические эксайтеры и обработку, гашение середины спектра в дерево… Это сильно заставило изменить форму и сложность инструмента… Но живое открытое пение в зале без устройств, которое несет живое воздействие голоса и его естественного магнетизма, психической энергии, вскоре заставило перейти или на специальные залы или на такие инструменты… Ведь живое воздействие настоящего Гения — это может быть экстаз сердца, какого не добьешься никаким инструментом… Я слышала Деэну — сердце просто плавилось от счастья, а душа уносилось прочь от ее великого живого голоса… Личное воздействие Гения, его сердца, его ауры, его психической энергии — великая сила…

Я вздохнула — в этих залах ты поешь лучше, чем в жизни… А потом все говорят, что ты никакая не волшебница, когда слышат твой реальный голос… — шмыгнув носом, подумала я.

Но меня никто не просил петь — это был балет… И моя роль была не такая уж и большая. Я кривилась от смеха, когда толстенький режиссер порхал передо мной, невысоко подпрыгивая, явно без растяжки как крокодил, показывая па. Точнее сказать — он их только намечал. Видя, что я закатываюсь смехом, он, в доказательство своей стройности, станцевал передо мной шансонетку… Конечно, он ее не танцевал, но какими-то микродвижениями, с убеждающей точностью, грацией и убедительностью изображал передо мной красотку кабаре, чем завоевал у меня популярность. Я закатывалась громким смехом, забывая все на свете, а он, видя, что я не в силах остановиться, дразнил меня еще больше…

Аккомпаниаторша с удивлением смотрела на меня.

Поскольку моя роль была небольшой, мне потребовалось не так много времени, чтобы схватить предложенные отрывки…

Мы с ним быстро спелись… Сначала я не понимала, и он злился… И аккомпаниаторша, бывшая балерина, которая уже видела мою роль у "меня", просто протанцевала передо мной… Когда ей сказали, что меня… гм… напугали тэйвонту, и я плохо помню. Я видела, что она этому не верит, считая меня сукой, а все остальное капризами, но так как ей хотелось отдыхать, она сделала вид, что поверила. Не сидеть же ей вечно! Я ухватила ее и повторила с первого раза… Мне потребовалось пройти всего пять раз каждый танец, чтоб тренированное на любое движение боя тело бойца ухватило все, что нужно… А в воображении все было с первого раза…

Но случилось ужасное… Я чуть себя не выдала… От музыки, от пережитого, я просто поплыла и забыла где я. Воображение, ухватив роль, заработало во всю силу — я уже не могла думать о другом. Я была певицей, и моя партия зазвучала для меня, словно я ее хотела спеть телом… Совершенно бессознательно в пятый раз я переставила некоторые акценты и точки застывания тела в своей гармонии с музыкой… Это не была та музыка, которую она играла… Это была своя партия тела, когда акценты были другие — сумасшедшие и одухотворенные, превращающие это произведение в нечто магическое в гениальное… Тело бойца было абсолютно послушно — оно почти невидимо застывало в видимых в моем воображении точках. И не плавно, а словно перетекало, мгновенно ускорившись в другое в гармонии с внутренним, а не внешним смыслом музыки. Нет — плавно, легко… Это не был стандартный набор па, ибо я могла регулировать скорость движения, чуть-чуть варьируя ее. Па не перетекали в друг друга — они были слиты в единый сложный ритмический танец, который навевал мне мой дух в ритм именно духа и сердца, в тот ритм, который заставлял мой дух трепетать и возвышаться. Я угадала этот ритм в музыке, когда композитор так и не сумел окончательно выразить его точно — тот ритм, что пробуждал сейчас дух в гармонии, ритм пульсирующего огня сердца — я просто увенчала эту легкую музыку короной струящегося ритма…