Правительство, однако, не одобрило мои посреднические предложения. Позднее я узнал, что в Хельсинки, в том числе в германских кругах, сочли, что в беседе с Вышинским я проявил излишнюю уступчивость.
Вместо точного ответа, которого требовал Вышинский, правительство поручало мне продолжать выяснение общих вопросов, о которых у нас как в прошлой беседе, так и неоднократно ранее шёл разговор. Я заметил, что всё дело разваливается. Пошёл к Вышинскому. В беседе, которая была самой печальной за всё время моего пребывания в Москве, я сказал, что мне поручено сообщить, что правительство считает естественным, если руководство совместным обществом и всем предприятием будет у нас. О деталях организации общества и всего предприятия было бы целесообразно вести переговоры в совместном комитете. Услышав моё сообщение, Вышинский принял грозный вид. Он констатировал, что мой ответ – негативный. Советский Союз – большая держава, и она заинтересована в разработках никеля в Петсамо. Он не будет повторять того, что говорил ранее. Советские предложения – безусловные, и русские от них не отказывались. Он сообщит о моём ответе своему правительству, и оснований для работы совместного комитета больше нет. Больше ничего сделать нельзя. Пусть дело идёт само по себе со всеми последствиями. Цель ответа финского правительства – затянуть вопрос. Я попытался опровергнуть его слова, сославшись на то, что совместный комитет может обсуждать все вопросы. Вышинский ответил, что он поставил ряд конкретных вопросов, но я не дал на них ответа, а сообщил, что они будут обсуждаться в совместном комитете. Этот комитет технический по своему характеру, а вопросы, по которым существуют разногласия, политические, и их следует решать по дипломатическим каналам, тем более, что в комитете по ним не было согласия. Советское правительство, по моему предложению, подняло эти дипломатически-политические вопросы. Теперь, когда на них не поступило ясного ответа, он, Вышинский, считает это оскорблением и выражает протест. Мои разъяснения ничего не дали. Вышинский грубо закончил беседу, он был более сердит, чем когда-либо ранее.
На позицию нашего правительства повлияли представители другой великой державы, заинтересованной в нашем деле, – Германии. Им, похоже, удалось создать у нашего внешнеполитического руководства представление, что Советский Союз отступил и нам ничего не грозит. По моему мнению, это была ошибочная точка зрения. Немцы также полагали, что русские «блефуют». «Германия призывает нас быть твёрдыми, но никакой помощи на случай конфликта не предлагает, – писал я одному участвующему в этом деле лицу. – Для нас проблема никеля не столь уж важна. Мы пошли на опасность конфликта только из-за Германии, так же как и сообщили о готовности на силовые действия против Англии из-за русских. Все великие державы одинаковы, равно эгоистичны, а мы, малые, где-то между ними. Мы, малые государства, единственные в этом мире “anstаndiga nationer”»5
. Добавлю, что, «разумно размышляя, в нынешних условиях военного положения и соотношения сил в большой политике сколь-нибудь более жёсткой позиции со стороны Германии в отношении Советского Союза не следует ожидать».Как было сказано, Москва не стала нас поддерживать в направлении третьей великой державы, заинтересованной в этом деле, Англии. Последняя хотела улучшения отношений с Советским Союзом и избегала всяких действий против него. Она также хотела лишить Германию никеля и надеялась, что подключение Советского Союза к проблеме Петсамо поможет в этом. В то же время компания
Переговоры оказались на мели. Мы не думали, что русские так оставят это дело. Мы зашли слишком далеко, к тому же для Кремля это был вопрос престижа.