Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Обсуждение вопроса вновь перешло на дипломатический уровень. Несмотря на переговоры в совместной комиссии, ситуация не улучшилась. Правительство в Хельсинки и наша делегация на переговорах жили поначалу в плену иллюзий. По-прежнему преобладало впечатление, сложившееся после Зимней войны, что наша героическая борьба породила в русских уважение к нам, которое проявится в переговорах. Русские блефовали, полагали у нас, твёрдая позиция заставит их уступить. Я не верил в это. За всё время своего пребывания в Москве я так и не заметил этого уважения, «респекта», а в обсуждении конкретных вопросов не было ни малейшего признака этого. Осенью 1939 года в Хельсинки было довольно широко распространено мнение, что русские блефуют, и наша твёрдая позиция даст свои результаты. Жизнь показывала иное. Это была наша серьёзная ошибка. Наши представители в совместном комитете также скоро пришли к иному мнению и заметили, что приходится шаг за шагом отступать. Поначалу они полагали, что задачи совместного финско-советского общества сведутся к формальному распоряжению разрешениями на работы в Петсамо и сбыту продукции, а управление комбинатом будет вестись по-прежнему. Вскоре, однако, признали необходимым согласиться на требование русских передать весь комбинат совместному обществу и с этой целью забрать у англичан разрешение на работу и другие права, а также собственность с помощью законодательных методов, если они не согласятся добром – пугающая и чуждая нам мера. Сначала полагали оставить у нас значительное большинство акций: первое указание правительства переговорщикам было 75 процентов акций нам и 25 процентов – русским. Постепенно согласились на 50 процентов каждой стороне. Только в вопросе руководства комбинатом не считали возможным уступать, это было бы крайне сложно для нас. «Хорошо, что на переговоры по никелю приехали другие люди. Если бы я один вёл их, то меня обвинили бы в сдаче позиций. Пусть теперь посмотрят, чего здесь можно добиться», – записал я в своем дневнике 4.02.1941.

Вопрос о никеле был опасным для нас потому, что для Советского Союза он был политическим, как я писал ранее, и лишь во вторую очередь – экономическим и в этом плане менее важным. Слова Молотова о том, что предоставление разрешения на работы в Петсамо англичанам противоречило интересам Советского Союза, скрытые угрозы его и Вышинского, а также заявления о том, что в Советском Союзе многие, в первую очередь, военные, не одобряли передачу Петсамо Финляндии, свидетельствовали о важности этого дела для СССР. Стремясь занять руководящее положение в никелевом комбинате, Советский Союз хотел устранить вторую великую державу и прежде всего обеспечить себе доминирование в «предполье» Мурманска, вблизи которого как раз в это время оказались германские войска в Норвегии. Русские продемонстрировали, в силу своей подозрительности, как они преувеличивают военно-политическое значение разрешения на работы в Петсамо. Соглашение по этим вопросам, заключённое с англичанами в 1934 году, подобного значения не имело. Считал ли Кремль, что требуемая им реорганизация помешает сближению Финляндии с Германией, трудно сказать. Вполне возможно.

Размышляя обо всём этом и пытаясь найти компромиссные предложения, что было необходимо на переговорах с русскими, я подумал как о худшем варианте об обмене территории с месторождением никеля на другую территорию. Подбросил эту идею в беседе с финскими членами совместной комиссии. В телеграмме в Хельсинки наши переговорщики подчёркивали нежелательность отступления в вопросах руководства будущей компанией и добавили, что «предпочтительнее было бы подумать о полной передаче района месторождения никеля за территориальную компенсацию». Продолжая размышлять, я подумал как о возможной альтернативе о передаче разрешения на работы в Петсамо Советскому Союзу, о чём с самого начала говорил Молотов, что выглядело, по крайней мере, не хуже, чем передача СССР всего района с никелем. Передал эту мысль в Хельсинки.