Моя реальность

— Разумеется. История — это та же почва, та же плодородная земля, только произрастают на ней не благоуханные цветы и красивые девушки, а человеческие таланты и характеры, история — суть среда, без которой мы не сформировались бы именно такими, какие мы есть теперь. Вопреки мнению многих наших современников, которые обязывают всякого художника создавать злободневные общественно-политические, социальные, исторические картины, полагая, будто иначе он не может считаться полноценным творцом и патриотом, я думаю, что от влияния эпохи мы просто не в силах уйти по причине нашей естественной ограниченности, потому быть сыном своего времени — это скорее не обязанность художника, а его прискорбная данность… А что касается вашего вопроса, о взаимоотношении исторического и природного круговорота жизни, то тут всё довольно просто. Законы, диктуемые нам природой, находят отражение в системе символов, принятой в живописи. Скажем, желает художник изобразить революцию. Светлое предчувствие, обновление, устремлённость в будущее. Какой образ тут напрашивается? Естественно, девушка… Вот она стоит, допустим, на краю обрыва, смотрит вдаль, ветер приподнимает на ней юбку, скажем, алую, точно знамя; во всей фигуре её и нерешительность, и неопределённость, и скрытая сила, готовность двигаться вперёд, энергия самой жизни, и, конечно же, эрос… Он неявен, художник не показывает зрителю напрямую, в какую именно даль смотрит девушка на картине, образ возлюбленного-революционера, за которым она готова идти лишь мыслится, предполагается, но намёк на него и придаёт самому образу девушки со взглядом, устремлённым за горизонт, требуемую цельность…

Молодой человек слушал очень внимательно, не притрагиваясь ни к вину, ни к успевшему уже остыть мясу.

— Господин Дорден, — спросил он после небольшой паузы, дав почтенному художнику прожевать и проглотить очередной кусок, — а всё же что должно быть первостепенным в живописи, скажите мне как учитель, красота или идея?

— Ваш вопрос сам по себе бессмыслен, — ответил Дорден, снова промокая потную лысину ослепительно белой салфеткой, — одно неотделимо от другого, живопись — есть идея, выраженная языком красоты. А красота никогда не есть застывший абсолют, она каждый миг обретается глазами смотрящего под воздействием сильных переживаний, по большей части чувственных, личных, потому я и говорил выше, что именно эрос лежит в основе вдохновения…

— Признавая все пути поиска красоты лишь чувственными, — сказала царственно стареющая женщина, кстати сказать, единственная в обществе нескольких мужчин, — художник отказывается от многого и ограничивает своё развитие.

— Знаете вы эти самые другие пути? — пытливо взглянув на неё, спросил Дорден.

— Преодоление страдания, — ответила женщина, — общественного и личного. Другой путь получается, если смотреть на красоту не как на источник возможных наслаждений, а как на единственное спасение от неминуемой боли, от смерти. Видели вы картину «Нищий», что активно выставлялась этой весной, — на ней маленькая нарядная девочка, выходящая из церкви со своей матерью, протягивает монету дряхлому старику на паперти; здесь в красоте жертвующей, красоте дающей, присутствует высшее, небесное начало; красота творящая добро — образ божественный, потусторонний — в нём как бы содержится обещание рая для того старика, прожившего такую мучительную и никчёмную жизнь…

Дорден, вероятно, хотел что-то возразить; он терпеливо пережёвывал мясо, приготовляясь, выжидая — во всей его мощной фигуре содержалось намерение продолжать спор, но снизу из-под скалы внезапно послышались истошные крики на незнакомом языке. Некоторые посетители кафе поднялись со своих мест и подошли к металлическому заграждению.

По мостовой, мелькая между рваными лоскутами пальмовых листьев бежала девушка в синем платье. Её преследовал парень, по всей видимости, пьяный, хватал за руки, за подол, за пояс и пытался куда-то тащить. Некоторое время спустя вокруг них сгрудилась толпа, послышались звуки полицейского свистка. Художники расселись по своим местам. Дорден ухмылялся, обдумывая, вероятно, как можно пришить увиденное к его сегодняшним рассуждениям о величии и абсолютной власти эроса над всем живущим. Женщина с проседью неторопливо курила электронную сигарету.

— Я хочу рассказать вам одну историю, — изрек никак не участвовавший до той поры в разговорах пожилой художник с пышной окладистой бородой, — суть отношений между творцом и красотою непроста, она постепенно познаётся нами в течении всей жизни… И что есть самая жизнь художника — непрерывное упоение красотой или великая жертва во имя красоты? Красота — бог спасающий нас или диавол, нас искушающий… Это вечные вопросы, и мы ни до чего так и не договоримся тут, я уверен. Потому просто послушайте сейчас, господа.

Легенда о Лунном Принце