Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Два дня спустя, желая разузнать, как доехать до Франции, я отправилась к зданию посольства Франции, где жил генерал Дюпон, глава французской военной миссии. Меня принял адъютант генерала, капитан Башелар, очень приятный человек, который сообщил, что добраться до Франции все еще трудно. Потом я увидела и самого генерала, который в ходе беседы рассказал мне историю, как во время первого визита царя в Париж, когда тот возвращался домой через всю страну, власти одного небольшого городка загорелись желанием устроить его величеству овацию. Была поздняя ночь, и царь спал. Полковник Дюпон (такое у него тогда было звание) убедил муниципальные власти отказаться от этого плана из сочувствия к уставшему монарху.

Генерал спросил меня, имею ли я какое-нибудь отношение к князю Анатолю Барятинскому, который тогда был адъютантом при царе. Я ответила, что я – его жена, а мой муж как-то говорил мне о доброте полковника Дюпона и том ночном случае.

Во французское посольство я ходила вместе с одним русским профессором – тоже беженцем из Киева и тоже желавшим уехать во Францию. Как только мы покинули посольство, со всех сторон началась стрельба, продолжавшаяся около двух часов, во время которой мы вынуждены были прятаться в каком-то магазине. Оттуда я позвонила дочери, успокоив ее, что мы в безопасности, поскольку, заслышав стрельбу, она, естественно, стала волноваться за нас. Все старались покинуть улицу, и на это была веская причина. Я видела убитых и раненых. Вокзал Фридрихштрассе напротив нашего отеля был захвачен спартаковцами и удерживался ими, поскольку там также располагались редакции некоторых крупных газет. Все это очень напомнило мне происходившее в Киеве, и действительно казалось, что мы никогда не сбежим от беспорядков.

Во время перестрелки на улицах, посреди всего этого грохота и неразберихи я вдруг услышала, как меня кто-то окликнул: «Княгиня! Княгиня!» Я обернулась и увидела четырех офицеров из своего госпиталя в Киеве, которые позже были среди пленных в музее, но сбежали и вот очутились в Берлине. Мы были вне себя от радости. Но немецкие полицейские вдруг заставили нас уйти с этого места, сообщив, что в Берлине много русских большевиков и нам лучше не говорить по-русски, потому что у них уже и так достаточно проблем.

Солдаты под командованием какого-то офицера охраняли наш отель. Он очень удивился, увидев меня здесь в такое тревожное время, и хотя я не могла припомнить где, но мне казалось, что я его где-то видела. Когда я проходила мимо, он произнес: «Добрый вечер, ваша светлость!» Стараясь выяснить его имя, я спросила об этом у одного из солдат. «Я не знаю, как его зовут, ваша светлость, – ответил он, – но он не умеет ни читать, ни писать». Что за странный офицер, подумала я. Следующим вечером ко мне зашли два русских офицера-беженца. Вдруг вошел бледный и взволнованный хозяин гостиницы и произнес: «Немецкий офицер на дежурстве хочет поговорить с капитаном Адлербергом», и, к моему огромному удивлению, этого капитана попросили следовать за ним. «Но почему? – спросил он. – Ведь я ничего не сделал. Что ему от меня надо?» После долгих препирательств вызов был отменен, а капитану Адлербергу было позволено остаться.

На другую ночь снова разгорелась ожесточенная перестрелка у вокзала напротив нашего отеля, и хозяин объявил нам, что не может гарантировать нашу безопасность. О сне не могло быть и речи, особенно на фасадной стороне здания, где располагалась моя спальня. Поэтому я пользовалась номером, отведенным моей служанке в задней части гостиницы. Примерно в три часа ночи я услышала, как кто-то весьма громко зовет меня по имени, и, слегка приоткрыв дверь, увидела дежурного офицера, который бежал по лестничной площадке к моей гостиной. И, войдя, он тут же убежал.

Потом я вновь его увидела, на этот раз во главе отряда из десяти – двенадцати солдат, окруживших капитана Липпе, племянника очень богатого русского землевладельца. У этого человека были обширные имения в Крыму, в одном из которых он устроил зоосад. Главным источником его доходов, однако, было разведение овец, которых у него было огромное количество. Говорили, что сам он не имел представления, сколько их было, но охраняли их десять тысяч собак. Ему удалось увезти с собой значительную сумму денег, но по натуре он был страшно скупым и ни разу не помог ни одному русскому, хотя огромное их множество нуждалось в помощи. Окружившие племянника солдаты отобрали у него 8000 марок, а потом арестовали и его, и его секретаря и увели их куда-то.

Весь день прошел без новостей, хотя и военное министерство, и министерство иностранных дел были извещены об исчезновении эмигрантов. Поздно ночью они вернулись крайне усталые и потрясенные. Их отвезли в какое-то незнакомое место, где обращались с ними с исключительной жестокостью и угрожали, что их расстреляют спартаковцы. Потом дежуривший по отелю офицер исчез. Были посланы поисковые группы, и в конечном итоге секретарь и племянник были найдены.