Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870–1918

Поскольку болезнь моего мужа не проходила и он ужасно страдал от боли, мы решили поехать в Германию для консультации со специалистами. Едва мы приехали в Берлин, как пришла жуткая новость об убийстве великого князя Сергея, дяди царя, а также генерал-губернатора Москвы. Сразу после прихода этой вести я поехала в наше посольство. Выяснилось, что какой-то негодяй кинул в его экипаж бомбу. К счастью, великая княгиня в то время не была вместе с ним. Она была так популярна, ее так обожали в Москве, что убийца дожидался момента, чтобы убить великого князя, когда тот окажется один.

Тела великого князя и кучера, который его вез, были разорваны на тысячу кусков. Великая княгиня, сохраняя изумительное мужество, собрала, какие смогла, частицы от тела своего мужа для захоронения в Москве, а на том месте, где он был убит, воздвигли большой крест. Невзирая на ужасные мучения, она участвовала в похоронах кучера, пройдя за его похоронными дрогами двенадцать верст. После похорон великого князя она посетила тюрьму, в которой содержался его убийца. Она попросила, чтобы ее никто не сопровождал и она могла бы поговорить с ним наедине.

Каляев (так звали убийцу) встретил ее очень грубо и агрессивно. Но великая княгиня своим благозвучным голосом и высокими религиозными принципами сумела втолковать ему, какое непоправимое зло он совершил. Он упал пред ней на колени, выпрашивая прощения за свое преступление, и великая княгиня пообещала ходатайствовать перед императором, чтобы заменить для него смертный приговор менее суровым. Однако его величество не мог изменить приговор, которого требовали законы государства, и Каляев был казнен.

Великая княгиня Елизавета продолжала помогать семье этого человека после его смерти. Такой была ее возвышенная натура! Потом она всецело отдалась религии и благотворительной деятельности. После смерти великого князя она основала общину сестер милосердия и женский монастырь. Одетая в белые шерстяные одежды этой общины, она выглядела какой-то неземной, а в ее глазах можно было прочесть глубочайшую печаль и религиозное рвение. Как часто я восхищалась ею в Киеве перед войной и во время самой войны, когда она отправлялась в паломничество, чтобы поклониться святым мощам! На службах в Киево-Печерской лавре она выстаивала по шесть часов, ни разу не присаживаясь. Было видно, что все ее внимание приковано к молитве. Ночью она обычно спала на маленьком жестком ложе в монастыре, построенном великой княгиней Александрой Петровной, матерью великого князя Николая Николаевича, которая закончила свои дни монахиней. Ела она лишь немного овощей, даже рыбу не ела.

Из-за поклонения, с которым относились в Москве к великой княгине Елизавете, большевики выслали ее в Сибирь, ибо в Москве они не осмеливались причинить ей никакого зла.

Из Берлина мы с мужем поехали в Висбаден. Он все еще ужасно страдал, и профессор, под чьим наблюдением он теперь находился, поставил диагноз отравление газами. Мы поехали в санаторий, снимаемый г-ном Шолто Дугласом, который был официально открыт в присутствии российского посла в Берлине, а царь прислал большую статую для установки в нем. Санаторию было дано название «Дом цесаревича».

Наш следующий маршрут пролег в Гамбург, где мы провели лето 1905 года, а осенью мы вновь вернулись в Санкт-Петербург. В том году по совету графа Витте, премьер-министра, была созвана Дума, и первое заседание провел в Зимнем дворце император. Последующие заседания проводились в Таврическом дворце, когда-то собственности светлейшего князя Потемкина. Заседания носили хаотический характер, и я помню, как однажды слышала перепалку между депутатами, обзывавшими друг друга «извозчиком» и «кабатчиком». Столы депутатов были привинчены к полу, чтобы не дать возможности грохотать крышками. Кстати, одним из украшений этой Думы был Керенский, будущий диктатор.

Следующим летом, в 1906 году, которое мы провели в имении в Воронежской губернии, в уездах вовсю бушевали мятежи. Мы сами были в большой опасности. Все имения вокруг нас были в огне, включая и поместья графини Паниной, князя Мещерского, князя Васильчикова и князя Орлова. У последнего были знаменитые конюшни «Пади», где он выводил своих знаменитых рысаков, и все эти конюшни сгорели дотла. Жестокие крестьяне поджигали хвосты лошадям, и бедные животные метались в своих стойлах и изжаривались до смерти. С крыши своего дома мы видели пламя пожарищ, и зрелище было действительно душераздирающее.

Мой свекор в то время был очень болен и с трудом передвигался. Мы изо всех сил старались скрыть от него эти новости, и мой муж телеграфировал в Воронеж с просьбой прислать солдат. Военная помощь вовремя прибыла и смогла восстановить порядок в нашем уезде и в самом деле спасла нам жизнь.