Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

Спохватились мои теософы, написали, видишь ты, циркуляр по всему белому свету: “Эч-Пи-Би-де стара и больна. Помрет Эч-Пи-Би, тогда – свищи! Некому будет нас уму-разуму учить, тайной премудрости. Давайте-ка сделаем складчину на расходы”… И вот – сделали. Один стенограф да издание стоят им более 40 фунтов стерлингов в месяц. А “Н. Р. В.” сиди с продранными локтями, без гроша в кармане, да отдувайся за всех – учи их! Уж конечно, я сама ни гроша не приму за такое учение!.. “Серебро твое да будет тебе на погибель, ибо ты помыслил приобрести дар Божий за деньги”, – говорю я тем, кто воображает купить божественную мудрость веков за фунты и шиллинги…»

Забирательные статьи Елены Петровны Блаватской (как она их называла) весьма часто касались России и русских, и очень жаль, что для таковых не находилось переводчика. Вернее, понятие имели бы о ней ее соотечественники, если бы могли прочесть такую статью, какой разразилась она по поводу глупейших британских «митингов негодования» касательно наших «жестокостей в Сибири» и наших «притеснений евреев». Статья эта опубликована в журнале Блаватской («Люцифер», июнь 1890) под заглавием «The moat and the Beam». Или та, что она написала по поводу катастрофы 17 октября… Даже последнее печатное слово Е. П. Блаватской, появившееся уже после смерти ее, в майской книге «Люцифера» за 1891 год, касалось нашей русской Царской семьи. Там, на стр. 186-й, она делает следующую заметку, под заглавием «True Nobility».

«Погребение м-рс Стреттер, англичанки, бывшей няни детей покойного Императора Александра II, произвело два-три дня тому назад большое впечатление на жителей Петербурга. Государь Александр III, герцогиня Эдинбургская и все остальные их братья, Великие Князья Российского Дома, следовали за гробом этой простой женщины пешком, а Государыня Императрица ехала в траурной карете… Вот прекрасный урок и пример сердечного внимания, который двор королевы Виктории – бездушный раб формализма и этикета – должен бы принять во внимание и призадуматься над ним глубоко».

Замечательно, что рядом с этими последними словами, вышедшими из-под пера Елены Петровны Блаватской, вклеено первое поспешное извещение о кончине ее самой…

Это траурное извещение поражает тем сильнее читателя своей неожиданностью, что в той же самой книге (и даже на той же самой странице) кончается статья, подписанная ее инициалами «Н. Р. В.» («Цивилизация как смерть красоты в искусстве»), а другая, «Мои книги», открывает тот же номер журнала – статья, в которой она сама с такой строгостью относится к своим сочинениям, с какой никогда не разбирал их ни один критик.

XI

На втором году переселения Блаватской в Англию она познакомилась с той талантливой и преданной женщиной, которая ныне, по смерти провозвестницы Теософического Учения, стала главным оплотом ее и двигателем в Англии. Я говорю о м-рс Анни Безант, ораторе-писательнице, которая приобрела величайшую известность в Англии гораздо ранее, чем познакомилась с Блаватской.

Вот что последняя писала о ней осенью 1889.

Война у меня с материалистами и атеистами хуже, чем когда-нибудь!..

Восстали на меня все либеральные безбожники, все “Свободомыслители” – друзья Брэдлоу, – за то, что я будто бы совратила с пути истинного их возлюбленную Анни Безант. Правда, что я из этой правой руки атеиста Брэдлоу, материалистки убежденной и деятельной, сделала наиярейшую теософку. Она теперь тоже меня называет своей спасительницей, как и Гебгарды, как и маркиз Шифре[52] и прочие бедняги, сбитые с толку нашими недомыслившимися мыслителями… Прочтите ее Profession de foi[53]: “Почему я стала теософисткой” – брошюру, где она объясняет почему она сделалась теософисткой убежденной. Она прочла эту исповедь в зале, где собралось две тысячи человек, все больше члены Общества Свободомыслия, между которыми она занимала, после лидера его Брэдлоу, самое видное место. Ее обращение как громом поразило Англию! Прочтите вырезки из газеты, которую посылаю. Церковники так обрадовались ее отречению от безверия, что даже позабыли свою ненависть ко мне и хвалят теософию!!! Вот так происшествие!

«Но что это за сердечная, благородная, чудесная женщина! И как она говорит! Слушаешь и не наслушаешься! Демосфен в юбке!.. Это такое приобретение, что я не нарадуюсь! У нас именно не доставало красноречивого оратора. Я говорить совсем не умею. А это соловей какой-то! И как глубоко умна, как всесторонне развита! Она пренесчастная была… Ее жизнь целый роман. Уж эта помощница не изменит ни делу, ни даже мне».

Блаватская была права: с такой сотрудницей она могла бы отдохнуть и успокоиться, если бы дни ее не были сочтены.