Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой

В мечтах до сих пор вижу себя почтенной матерью большого семейства, окруженной детьми и внуками. Муж тоже присутствует в моих мечтах, с одной лишь поправкой – он богат, как когда-то был богат мой отец. Мы живем в Швейцарии (если бы на земле был рай, то он находился бы там), и сестра приезжает к нам в гости. У нас огромный дом, настоящий ch^ateau[141], много слуг. Si les souhaits fussent vrais, pastoureaux seraient rois[142].

05.10.1962

В Свердловске сестра имела несчастье познакомиться с одной молодой и донельзя назойливой особой, актрисой местного театра музыкальной комедии. Впрочем, по утверждению сестры, там она назойливой не была. Сестра уже и забыла об этом мимолетном знакомстве и никогда бы о нем не вспоминала, если бы та актриса не приехала в Москву и не явилась к ней в театр. И ладно бы явилась выразить свое почтение или просто поболтать! Нет – сестре пришлось выдержать настоящую осаду. Эта девица требовала у нее рекомендацию в «какой-нибудь московский театр»! В какой-нибудь! Именно требовала, а не просила.

– Говорит: «Вы должны мне помочь, я сожгла за собой все мосты! Мне некуда возвращаться! На вас вся надежда, Фаина Георгиевна!» – жаловалась мне сестра. – Я спрашиваю: «Как вы себе это представляете – рекомендация от Раневской? Вы, милая, меня с Фурцевой не спутали? Я напишу вам рекомендацию, мне не трудно, это займет не более минуты, но если там, куда вы придете с нею, вам дадут от ворот поворот, тогда что?» А она мне: «Вы только напишите! Не дадут! Я их умолю! Я руки на себя наложу, но буду играть в Москве!» Совершенно ненормальная особа. Как она собирается играть, наложив на себя руки? Удивительная бестактность! Свалиться как снег на голову и чего-то требовать от почти незнакомого человека! Пятиминутный разговор в Свердловске, это еще не знакомство! Удивительная бесцеремонность!

Я сочувствую. Не люблю назойливых и бесцеремонных людей. Вдруг звонит телефон. Я беру трубку. Это Сергей, сосед сверху. Передаю трубку сестре.

– Ну как вам моя prot'eg'e? – спрашивает сестра. – Понравилась? Ну, я рада… Задатки у нее определенно есть, думаю, что вы не пожалеете… Спасибо, спасибо огромное, просто камень с души упал…

– Так ты устроила ее в театр к Сергею? – удивленно спрашиваю я, когда сестра заканчивает разговор.

– Да, – отвечает она. – Надо же помочь человеку. У нее в глазах так и плескалось отчаяние! Я позвонила Сергею, записала ей адрес, объяснила, как ехать, и даже выпросила у нашего директора записку в общежитие, чтобы ее приютили там на два-три дня. Не домой же ее приглашать!

– Если бы он не дал записку, то пришлось бы и пригласить, – говорю я. – Все хорошо, но зачем надо было так возмущаться? Можно было просто сказать, что приехала из Свердловска знакомая девочка и ты ее устроила к Сергею в театр.

– Можно просто сказать, что одна дама продала свое имение, потому что нуждалась в деньгах, – в голосе сестры отчетливо звучит ехидство. – А можно написать об этом целую пьесу и назвать ее «Вишневый сад»!

– Так то была пьеса! – смеюсь я. – Прости, что сразу не догадалась.

Лицо сестры становится серьезным, даже строгим, а глаза увлажняются. Она говорит, и голос ее начинает дрожать:

– Знала бы ты, как я волновалась, когда собиралась идти к Лиле!..

Я знаю, сестра не раз рассказывала, как она волновалась.

– Я так переживала, я так отчаянно трусила! Лиля! Царица сцены! Ангел! Идеал! Что ей до меня? Я поклялась всем, чем только могла поклясться, что если Лиля мне поможет, то и я стану помогать всем, кто обратится ко мне за помощью. И помогаю, только прошу поменьше об этом рассказывать, а то мне жить некогда будет.

07.10.1962

– Nous n’avons pas garde les cochons ensemble![143]– сказала я сегодня в гастрономе одному наглецу, который мало того, что обратился ко мне на «ты», но еще и дернул меня за рукав.

Грубить по-русски мне было неловко, промолчать я тоже не могла, вот и прибегла к французскому.

– Pardonnez-moi, madame[144], – услышала я в ответ.

Мужчина был небрит, неухожен, одет в грязноватый плащ, но говорил по-французски, как урожденный парижанин.

– Это был шпион! – заявила сестра, когда я ей рассказала об этом. – Он забылся и ответил тебе на родном языке!

Думаю, что это был какой-то опустившийся интеллигент. Вряд ли французский шпион способен обратиться к даме «слушай, мать».

09.10.1962

Вчера был Йом-Кипер[145]. Я перебирала в памяти свои грехи и поняла, что невольно избавилась от многих. Вот оно, благотворное влияние прожитых лет. Основным своим грехом считаю несдержанность. Пора бы научиться владеть собой и стать терпимее к людям, в первую очередь к моей сестре. Покойный муж в этот день непременно просил у меня прощения за все обиды, которые причинял мне. Он обижал меня так редко, что я до сих пор помню все обиды наперечет. Пора бы забыть. Начну забывать.

10.10.1962