– Последнее, чего я хотела, – это чтобы Майя умерла. Сеймон слишком сильно ее толкнула. Я говорила ей не делать этого. Сеймон хотела наказать Майю. Я все время говорю Сеймон, что можно наказывать людей, не применяя насилие. Насилие слишком очевидно.
Я в ужасе смотрю на Розу.
– Ты сам всегда так говоришь, Че. Тех, кто проявляет насилие, сажают в тюрьму. Если только они не занимаются боксом. Сеймон не хочет в тюрьму.
– У меня от тебя голова болит.
– Я по тебе скучаю, – продолжает она. – Мы почти не разговаривали с тех пор, как я вернулась из лагеря, а мне так много нужно тебе рассказать. Мы и до лагеря не разговаривали. Мне не хватает разговоров с тобой, Че. С Сеймон все по‐другому. Я не обо
Я не скучаю по разговорам с ней. Я не хочу слышать
– Мне больше нравится, когда мы с тобой дружим. Мне больше нравится, когда ты не грустишь так сильно.
– Мне жаль, что ты страдаешь, – бормочу я. Мне плевать, слышит она меня или нет.
– Это ведь был сарказм? – спрашивает Роза. – Видишь? Я
Глава тридцать восьмая
Я не могу заснуть до половины восьмого утра, а в девять меня уже будит Дэвид. Он стучит в дверь и говорит, что мой адвокат уже здесь. Я быстро принимаю душ, одеваюсь, бегу вниз. Салли, Дэвид и Айлин сидят за барной стойкой и пьют кофе. Похоже, из них спал только Дэвид. Айлин в знак приветствия касается моего плеча.
– Ты поспал? – спрашивает она.
Я знаю, что выгляжу ужасно.
– Немного.
Я сажусь рядом с ней, беру чашку кофе, которую протягивает мне Дэвид. На стойке лежит маленький черный блокнот Айлин.
– Сканирование и беседа с психиатром сегодня в полдень, – говорит она. – У вас обоих.
– Так скоро?
Она кивает и сообщает нам название и адрес частной клиники.
– Макбранайтам удалось обо всем договориться.
– Деньги, деньги, – говорит Дэвид. – Эти машины, кстати, стоят миллионы!
– Еще есть новости? – спрашиваю я. – Полицейские ничего не говорят?
– Ничего нового. Они ведут расследование, – говорит Айлин. – Я прослушала все, что ты мне дал.
– Прослушала? Что именно? – интересуется Салли.
– Разговоры с Розой, которые Че записывал на телефон, – говорит Дэвид.
Салли явно хочет что‐то сказать, но Дэвид берет ее руку в свои.
– Разговоры странные, это правда, – замечает Айлин, – но ничто в них не доказывает, что Роза хотела навредить Майе.
– А что насчет разговора, в котором она говорит, что хочет навредить Майе? – спрашиваю я, стараясь вложить в свои слова как можно меньше сарказма.
– Разве Роза такое говорит? Она говорит, что хочет, чтобы Майя умерла. Мы все время от времени желаем кому‐нибудь смерти. Роза – ребенок. Дети гораздо чаще, чем взрослые, желают кому‐то смерти. Вчера я опоздала к ужину, и моя дочь сказала, что лучше бы я умерла. Из этих записей мне ясно одно: Розе нравится максимально усложнять тебе жизнь. Я не стану утверждать, что она типичная младшая сестра, потому что порой она говорит действительно ужасные вещи, но братья и сестры могут вести себя куда хуже. Ваши отношения легко представить как обычное соперничество брата и сестры.
– А что насчет моих записей?
– Честно говоря, Че, там много домыслов. К тому же, – она делает паузу, – кое‐что из того, что ты пишешь о себе самом, как бы это сказать, вызывает беспокойство. Если дело дойдет до суда, не думаю, что твои записи тебе помогут.
– О чем вы? Что именно из того, что я написал, вызывает беспокойство?
– Ты шпионил за своей сестрой, – вмешивается Салли, – вот что прежде всего вызывает беспокойство. Неужели ты этого не понимаешь?
– Я говорила не об этом, – замечает Айлин. – Например, ты пишешь о том, как учишься контролировать свои чувства, не поддаваться желанию причинять людям боль, о том, как бокс помогает тебе перенаправлять свой гнев. – Она открывает свой блокнот и читает: «Во мне кипит гнев. Мне до смерти хочется выпустить его, уничтожить все и всех. Особенно Розу. Как бы я хотел ее убить. Иногда я просто не могу удержать это в себе. Не знаю, кем бы я был, если бы не бокс».
– Что за хрень? Я этого не писал. Я даже никогда так не
– Тогда почему это было в твоем дневнике? – Выражение лица у Айлин не меняется. Она выглядит так же профессионально, как и до того, как прочла вслух эти жуткие слова. Она меня не осуждает, она говорит, что мне поможет в суде, а что – нет.
У меня вертится на языке объяснение: все это написала Роза. Но разве я могу заявить об этом после того, что сейчас сказала Салли? Я знаю, это была Роза. Я вспоминаю фразу, которую нашел у себя в дневнике: «Подожги и смотри, как горит». Это написала Роза еще
Единственный, кто может меня поддержать, – это Дэвид, но он молчит. Он знает, какая Роза на самом деле. Почему он не говорит, что она могла добавить в мой дневник этот бред?