Моя сестра

Я тяну Мэтта за собой, когда мы покидаем паб. Я кружусь, танцую на ветру, раскинув руки в стороны. Проходящие по викторианским улочкам этого маленького городка люди странно смотрят на меня, выпучив глаза на мою глупость и свободу, но меня это не волнует. Мы проходим мимо домов песочного цвета и баров с кричащими вывесками, предлагающими дешевое пиво и Скай Спортс[3]. Чуть поодаль я вижу башню мэрии, которая больше напоминает французский замок. Мы бежим, как ненормальные, к главной улице, Мэтт пытается поймать меня, когда я прячусь за статуей лошади. Я выпрыгиваю из-за нее раньше, чем он успевает меня схватить, испугав случайного прохожего. Но потом я чувствую на себе его руки, слышу его смех. Прижимаюсь, чтобы потереться об его щетину, но случайно наши губы соприкасаются. Я целую их, его губы такие влажные, такие горячие, и это сводит меня с ума. Он разворачивает меня, толкает к памятнику, прижимая весом своего тела. Я наказана.

– Ты знаешь, что означает эта лошадь? – спрашивает он, проводя рукой по моим волосам. Я не отвечаю, и он объясняет мне:

– Победу над английскими завоевателями. Ты знаешь, что это про тебя? Ты, завоевательница, завладела мной.

– Я сегодня уеду, – говорю я, слушая его лишь отчасти. Слышу, как раскат грома сотрясает небо. – Я сказала ей, что больше никогда не вернусь. Но я люблю ее. Люблю Элли. Как я могу оставить ее навсегда? – Или же я нуждаюсь в ней, тоскую по ней, жажду в какой-то болезненной манере, то есть, как при зависимости, не могу отпустить ее? Он гладит меня по холодным щекам, и я испускаю стон.

– Ты не можешь; она же твоя сестра, – шепчет он, притягивая меня к себе совсем близко. – Это будет нечестно по отношению к ней.

– Моя семья, – говорю я, снова целуя его. – Я сама не своя. Это не… – Он прерывает меня еще одним поцелуем, и последние остатки сопротивления начинают исчезать.

Мы идем, останавливаясь через каждую пару шагов, чтобы поцеловаться, потому что у меня вырабатывается привыкание к его прикосновениям. Иногда что-то бросается мне в глаза, и тогда я выпутываюсь из его объятий. То это монета на полу, то трепещущий на ветру куст. Каким-то образом в итоге я всегда оказываюсь в его руках, увлекаемая им, он практически несет меня вперед. В какой-то момент мы оказываемся на аллее, я прижата к стене, а его руки блуждают под моей одеждой, он нетерпелив, как подросток. Я не хочу, чтобы это прекращалось, но нас спугнули. Внутри я чувствую, что это все иначе, теплее, как будто в животе что-то порхает. Сейчас я определенно связана с чем-то. С ним. С самой собой. Нет другого места, где я должна быть. Никакой Элли. Никакого Антонио. У меня стучат зубы, но может, я просто разговариваю? Нельзя сказать наверняка.

– Так странно принуждать людей ко сну, вот ты видишь их, и в эту минуту они совершенно бодры, а вот в следующую… – Я свожу ладони в мощном хлопке и ударная волна сотрясает мое тело. – Бам, и они уже спят. Так быстро. Так просто. Самая простая вещь во Вселенной. – Я чувствую капельки воды, бьющие по лицу, смотрю наверх, в небо, и вижу, как крупными полосами темнеют здания от начинающегося дождя.

– Потом они проснутся, но были-то они совсем в другом месте. – Я обхожу его кругом, завершая петлю, я как будто была где-то еще, а теперь вернулась и стою лицом к нему.

– Я бы хотела, чтобы кто-то так заставил заснуть меня. Обрести подобное умиротворение. – Я запрыгиваю на стену, иду по кромке, как гимнаст, в конце соскакиваю, театрально разводя руки: «Та-дам!». Он заключает меня в объятия, и я смотрю в его огромные глаза. – Но я бы ни за что не захотела просыпаться.

Вскоре, совершенно не помню как, но я оказалась на постели. Белые простыни. Они выглядят гладкими, но, когда я провожу по ним, волна складок поднимается вслед за моей рукой. Простыни приятно касаются и ног, и, бросив взгляд вниз, я обнаруживаю, что на мне нет джинсов. Голые ступни свисают с края кровати. Потом я вижу Мэтта. Я должна сообщить ему, что это все плохая идея, а я думаю именно об этом. Но он обхватил меня ногами, целует в шею, и мне так чертовски хорошо, что я не могу сказать ему «нет». Он стягивает мой джемпер через голову, и когда я поворачиваюсь, чтобы вытащить из него голову, то замечаю будильник на прикроватной тумбочке. Где мы? 8:41, цифры бросаются мне в глаза, и я вспоминаю, что вообще-то уже должна садиться на самолет. Я должна встать, но внутренний голос, упрашивающий остаться, звучит слишком громко, чтобы не прислушаться к нему. Простыни такие приятные на ощупь. Его губы, его щетина, его рука и то, как она касается меня и сжимает мою грудь. В этот момент мне уже не важно, что они не симметричны. Я беспомощно лежу, пока он избавляет меня от остатков одежды, счищая слои, пока не остаюсь просто я, уязвимая, лишенная возможности спрятаться и свободная. Он гладит меня по животу, проводя рукой вниз по шрамам. Но он не задерживается на них, как делал Антонио.