Моя Шамбала

Четвертый класс мне запомнился по Семенову. Семенов, тихий тринадцатилетний переросток, в первый день учебы достал на перемене из холщовой сумки, похожей на торбу, с которой ходят пастухи, сверток в тряпках, развернул их и вынул плоский алюминиевый котелок со следами облезлой зеленой краски, открыл его, и по классу поплыл запах вареной картошки. Из котелка шел пар, и Семенов стал жадно есть самодельной деревянной некрашеной ложкой толченую картошку без хлеба. Картошка быстро кончилась, Семенов поскреб ложкой по дну, облизал ее, с сожалением посмотрел на пустой котелок, кинул туда ложку и спрятал его вместе о тряпками в сумку, где лежали тетрадки. Потом мы привыкли к таким обедам. Иногда Семенов ел картошку с хлебом. А ближе к весне он ел хлеб или распаренный горох. Пацаны брали на обед, кто что мог. Чаще всего это был хлеб с маргарином или подсолнечным маслом, посыпанный солью. Старшие ребята носили с собой жмых, могли принести пару вареных картофелин, но толченую картошку в котелке носил только Семенов.

Учителя тоже, наверно, сытыми не бывали, потому что любили задавать вопросы о еде. Я помнил, как Нина Степановна (мы звали ее Мина Степановна или просто Мина), добродушно улыбаясь, спрашивала самых чистеньких, хорошо одетых Миронова, Осипова, Гусева:

— Витечка, что ты сегодня ел на завтрак?

И Витечка Гусев отвечал, морща лоб и закатывая глаза к потолку, вспоминая:

— Яйцо всмятку, какао, булочку.

Семенов с Аникеевым не знали, что такое какао и не помнили вкуса белого хлеба, поэтому слушали Витечку, раскрыв рты.

А позже как-то незаметно вошло в правило, чтобы Нине Степановне утром на стол клали, кто что может. И на учительский стол ложились яблоки, карамель в бумажке, баранка и другие нехитрые подношения. Клали одни и те же ученики, и класс их тихо ненавидел.

На нашей улице, рядом с бывшей синагогой, а потом вторым ремесленным училищем, тоже была школа. В этой школе учились девочки. Иногда по воскресеньям в женскую школу привозили бесплатное кино. Кино показывали по частям в тесном физкультурном зале, народу набивалось много, и взрослых было не меньше, чем детей. Аппарат, установленный прямо в зале на столе, трещал как «кукурузник». Когда заканчивалась часть, на экране появлялись звездочки, полосы, и экран чернел, потом ярко вспыхивал слепящим белым светом. Кто-нибудь у выключателя включал свет, и киномеханик заправлял бобину с новой частью, а зал орал, топал и свистел. Часть заканчивалась всегда неожиданно и на самом интересном месте.

Мы завидовали девчонкам, которые учились в этом красивом двухэтажном здании с физкультурным залом и просторными светлыми классами, и не думали тогда, что нам повезет, и оканчивать среднюю школу мы будем именно в этой школе, а учиться нам придется вместе с девчонками.

Молоденькая учительница Алла Константиновна, круглолицая, с доверчивыми близорукими глазами, простодушная и застенчивая, держать в узде банду из трех десятков четырнадцати — пятнадцатилетних шалопаев не могла. Нa голову ей сели сразу и бесповоротно на первом же уроке, когда она робко вошла в класс, предварительно протиснув голову в дверь, словно опоздавшая школьница. Класс напряженно замер, и это была первая и последняя тишина на ее уроке. На новую учительницу выжидающе смотрели тридцать две пары хитрых и наглых глаз, обладатели которых имели в своем арсенале бесконечное число проделок и пакостей, способных сломить и не таких учителей, как эта барышня. Барышня прошла к столу, сощурилась так, что носик ее сморщился и прыгнул вверх, оглядела класс и сказала:

— Меня зовут Алла Константиновна. Я буду вести у вас английский. Good morning.

«Гуд монинг, гуд монинг, гуд монинг ту ю, огромная муха сидит на бую», — показал свои познания в английском языке матершинник Валька Себеляев. Учительница залилась краской до корней волос, а класс покатился со смеху. И тут началось такое веселье, что Аллочка (над прозвищем голову долго не ломали), вылетела из класса и вернулась минут через пятнадцать, когда наши глотки охрипли от крика, с директором. Нет, она не побежала жаловаться. Костя сам нашел ее в коридоре у окна со слезами на глазах и с платочком у носа.

Костю ученики боялись. Боялись и уважали.

Вся школа знала, как Костя расправился со шпаной в школьном дворе и не дрогнул при виде ножа….

Шпану привел Серый, которого исключили год назад из шестого класса. Серому шел уже шестнадцатый год, он курил, матерился и постоянно устраивал драки. От него плакали все учителя, и один раз его уже пробовали исключать, но тогда вмешалась милиция, где Серый стоял на учете, и через участкового упросила директора дать ему еще один испытательный срок. Терпение Кости лопнуло, когда Серый пришел в школу пьяным и стал бузить, сорвав занятия в нескольких классах. Вызвали милицию. Серого забрали, и больше он в школу не ходил. А тут появился на спортплощадке с двумя приятелями. Они стали гонять по площадке малышей, с которыми проводила урок физкультуры их классная учительница.