Моя сто девяностая школа

— Мне кажется, что любил… Только Мария Германовна говорила, что в тринадцать лет об этом нельзя говорить серьезно, а папа говорил, что это долго продолжаться не может и надо больше заниматься физкультурой. А по физкультуре у меня «не вполне удовлетворительно». И еще я думаю такую вещь: вот этот Гирей, он любил Зарему, он презрел для нее войны и набеги, и они жили в беспрерывном упоенье и дышали счастьем.

— Точно, — сказал Костя. — Но появилась Мария, и все кончилось, и ему уже даже не о чем с ней говорить. Значит, любовь приносила Зареме одно страданье. Вспомни, как страдает Зарема в исполнении Татьяны Вечесловой в Кировском театре…

— Какой же вывод? — спросил я.

— Мне кажется, — сказал Костя, — что любовь — это очень серьезное дело, и тут нужно двадцать раз проверить свое чувство, убедиться в нем, и если уж решил связать с кем-то свою жизнь, то сделать это раз и навсегда, не причинять ей горя, не изменять, не обманывать и обязательно рожать детей, потому что дети укрепляют семью. Если бы у Заремы и Гирея были бы дети, никогда бы не случилось этого безобразия. Надеюсь, то, что я тебе сказал, останется между нами?

— Я буду молчать, как Аю-даг, — торжественно заключил я.

К нам подошла Любовь Аркадьевна.

— Что вы от всех отстали? Мы идем на кладбище ханов и султанов.

— Что вы здесь забыли? — иронически спросил Грозмани.

— Мы ничего не забывали. Мы вспомнили Пушкина, — сказал я.

Прошло много лет. Нет уже Кости Кунина. Нет его жены Уси Руткиной. Нет и Любови Аркадьевны.

А эпиграфом к «Бахчисарайскому фонтану» стоят строки Саади:

«Многие, так же, как и я, посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече».

Становление рыцаря

Слева от улицы Красных Зорь, за железным заборчиком, расположилась довольно обширная территория так называемой дачи Сюзор. Когда-то (кстати сказать, не столь уж давно) она принадлежала графу Сюзору, а сейчас на ней располагается биологическая станция, и в парк Сюзор приходят многочисленные экскурсии.

Здесь большие пруды с шумными лягушками и непоседами жуками-плавунцами. Много улиток — прудовиков и катушек, водятся тритоны, и по глади подернутого ряской пруда скользят ловкие водяные паучки.

В густых кронах деревьев заливаются птицы. Леня Юган насчитал уже девятнадцать пород. А собирателям гербариев здесь просто раздолье. А самое главное — в парке тихо, экскурсии в глубь парка не ходят, и мы здесь предоставлены самим себе.

Мы — это я и мой друг Миша Гохштейн. У нас специальные водяные сачки, глубокие, широкие, с длинными крепкими рукоятками, и большие банки для улова.

Мы построили в полуподвальной кладовочке школы аква-террариум из кирпича и бетона, площадью в 6 квадратных метров и глубиной в один метр. В середине его маленький бассейн, обсаженный низенькими кустами и папоротником. Свежий мох. А в бассейне — водоросли и ряска.

Теперь нужно заселить аква-террариум жильцами.

По нашему плану мы должны поместить в нем десятка два лягушек, десяток тритонов, двух ужей, штук восемь улиток и, если удастся достать, пару приличных ящериц. Сегодня у нас по программе ловля лягушек и всего, что попадется. С нами Аля Купфер. Она очень просилась пойти с нами.

— Я спокойно отношусь к естествознанию, но я обожаю осенний лес, очень люблю желтые кленовые листья и с удовольствием с вами погуляю. А главное вы с сачками и склянками, и поэтому никто ничего плохого не подумает: мы пришли исключительно с научной целью.

Миша был против.

— Аля нас будет отвлекать, и мы никого не поймаем. И потом, я вообще не люблю ходить с женщинами. Они только путаются в ногах. Я даже видел, как Муся Быстрякова в прошлую субботу наступила на жужелицу. Мне эта затея не нравится…

А я был за. Аля была очень милая девочка, она хорошо улыбалась, мало разговаривала, а когда разговаривала, делала это легко и весело. Я был убежден, что она нам не помешает. А если кто и скажет, что мы ходили с ней, так ну и пусть. Мы же ходим, а не вы. Какое, вам дело?

Мы встретились с Алей у Карповокого моста и пошли на Сюзор.

Если я не ошибаюсь, это был октябрь месяц. Весь парк был как желтая сказка. На фоне желтых кленовых листьев горели на солнце красные листики ольхи. Стояли как будто оклеенные свежими газетами березки. Почти у верхушки обнаженной сосны постукивал пестрый дятел, и смелые лягушки плюхались с берега в пруд, разгоняя водяных паучков, которые двигались, как в мультфильме. И тишина. Только под ногами шелестели груды опавших листьев.

— Здесь очень поэтично… — заметила Аля.

— Мы сюда пришли не для поэзии, а для ловли лягушек, — сказал Миша и развернул сачок.

— Это не мешает любоваться красотой природы, — возразила Аля. — Разве тебе этот пейзаж не напоминает Клевера?

— Клевер, Шишкин, Куинджи, Айвазовский, — сердито заявил Миша. — У меня папа художник, я все это давно знаю. Пришла с нами и молчи. Лягушки пугаются твоего голоса, и ты только мешаешь.

— Хорошо, не буду. Буду тише воды ниже травы.

— Очень хорошо, — сказал Миша.