Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV

Китайцы заявили, что документ был инспирирован империалистами, и начали намекать, что в Лхасе есть какие-то люди, которые специально создают трудности, беспокойство. Однажды Чжан Цзинь-у прибыл в Кашаг и сердито обвинил обоих премьер-министров в том, что они являются тайными лидерами, стремящимися нарушить соглашение, подписанное в Пекине.

Модель, по которой развивались эти события, отчаянно знакома каждой стране, ставшей жертвой оккупации. Захватчики прибывают, полагая - насколько искренне, сказать трудно, - что они прибыли в качестве благодетелей. Они, как кажется, удивлены, что подчинённый народ, по меньшей мере, не жаждет их благодеяний. В то время, как в народе растет недовольство ими и они не пытаются уладить его своим уходом или хотя бы каким-то вниманием к пожеланиям людей, они пытаются подавить его все большим применением силы и, вместо того, чтобы винить самих себя, ищут "козлов отпущения".

В Тибете первыми "козлами отпущения" были чисто воображаемые "империалисты" и мой премьер-министр Лукхангва.

Но такой род действий не мог привести ни к чему, кроме как к катастрофе. Народное недовольство не может быть подавлено силой более, чем на короткое время, потому что репрессии всегда делают его только более сильным. Этот урок, казалось бы столь очевидный, должен был быть еще пройден китайцами.

В этот период растущего напряжения китайцы время от времени настаивали на том, чтобы не иметь дело с обычными протокольными агентствами правительства, а общаться непосредственно со мной. Вначале оба мои премьер-министра всегда присутствовали в качестве моих советников, когда я встречался с китайскими генералами, но во время одной из встреч Чжан Цзинь-у совершенно потерял самообладание из-за слов моего министра-монаха Лобзана Таши.

В том возрасте, в котором я был, меня это шокировало. Я никогда не видел, чтобы взрослый человек так себя вел. Но каким бы юным я ни был, именно я должен был вмешаться, чтобы успокоить его. И после этого случая китайцы стали требовать встреч со мной наедине.

Когда бы они ко мне ни приходили, их сопровождал эскорт охранников, которые располагались во время беседы перед моей комнатой. Это указывало на плохие манеры и не более того, но оскорбляло чувства тех тибетцев, которым об этом было известно. Окончательный кризис в отношениях между китайцами и Лукхангвой возник относительно проблемы, которая не имела ничего общего со страданиями Лхасы. Чжан Цзинь-у созвал особо большое собрание, куда были призваны и мои премьер-министры, и Кашаг, и все высшие китайские официальные лица, как гражданские, так и военные. Генерал объявил, что пришло время для того, чтобы тибетские войска вошли в народно-освободительную армию, как это предусматривалось "Соглашением из 17 пунктов". Он предложил в качестве первого шага в этом направлении, чтобы какое-то число молодых тибетских солдат было выбрано для подготовки в китайских армейских лагерях в Лхасе. Затем, сказал он, они могли бы вернуться в свои подразделения для того, чтобы тренировать других.

На этот раз Лукхангва высказался в более сильных выражениях, чем когда бы то ни было раньше. Он сказал, что это предложение ни необходимо, ни приемлемо. Абсурдно было бы следовать условиям соглашения из 17 пунктов. Наш народ не принимал соглашения, а сами китайцы многократно нарушали его условия. Их армия все еще оккупировала Восточный Тибет, и эта территория не была возвращена правительству Тибета, как следовало сделать. Агрессия против Тибета была ничем не оправдана: китайская армия силой вошла на территорию Тибета в то время, когда все еще велись мирные переговоры.

Что касается вхождения тибетских подразделений в китайскую армию, то в соглашении говорилось, что китайское правительство не будет принуждать тибетцев принимать реформы, а это было реформой, которая вызывала у тибетского народа стойкое неприятие, и как премьер-министр он не мог ее одобрить. Китайские генералы мягко ответили, что этот вопрос не так уж важен и они не вполне понимают, почему тибетское правительство так резко возражает.

Затем они несколько сменили тему. Они предложили, чтобы во всех тибетских казармах тибетский флаг спустили и вместо него подняли китайский.

Лукхангва ответил, что, если над казармами поднимут китайские флаги, то солдаты, несомненно, сразу же их спустят, что будет оскорбительно для китайцев. В ходе этого спора о флагах Лукхангва сказал, что было бы нелепо со стороны китайцев, после того как они силой нарушили целостность Тибета, просить тибетцев оставаться с ними в дружеских отношениях.

"Если вы ударите человека и пробьете ему череп, - сказал он, - вряд ли вы сможете рассчитывать на его дружелюбие". Это окончательно разгневало китайцев, и они закрыли совещание, предложив провести другое через несколько дней.