Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV

Когда все представители встретились снова, в качестве основного оратора выступил другой генерал, Фан Мин. Он спросил Лукхангву, не допустил ли он ошибки при высказываниях на предыдущей встрече, без сомнения ожидая извинений. Но Лукхангва, конечно, стоял на своем и добавил, что это была его обязанность искренне объяснить ситуацию, потому что по всему Тибету распространились слухи о бесчинствах китайцев в восточных провинциях и чувства людей обострены. Если бы китайские предложения относительно армии были приняты, насильственная реакция могла последовать незамедлительно. И не только со стороны армии, но и со стороны всего тибетского народа.

В своем ответе генерал Фан Мин потерял самообладание и обвинил Лукхангву в том, что он поддерживает тайные отношения с зарубежными империалистическими державами. Он кричал, что попросит меня сместить Лукхангву с его поста. Лукхангва ответил, что, конечно, если я, Далай Лама, подтвержу, что он совершил неправильный поступок, то он не только оставит свой пост, но также оставит и свою жизнь.

Здесь генерал Чжан Цзинь-у вмешался, сказав, что Фан Мин ошибается, и попросил наших представителей не принимать то, что он сказал, слишком серьезно.

Итак, совещание опять было сорвано без какого-либо соглашения. Несмотря на это и невзирая на смягчающее вмешательство Чжан Цзинь-у, вскоре после этой встречи я получил письменный документ, в котором китайцы настаивали, что Лукхангва не хочет способствовать улучшению отношений между Китаем и Тибетом, и предложили мне сместить его с его поста. Они сделали то же представление Кашагу, и Кашаг также выразил мне свое мнение, что было бы лучше, если бы оба премьер-министра ушли в отставку. Итак, кризис достиг апогея, и я оказался перед лицом очень трудного решения. Я восхищался мужеством Лукхангвы в его противостоянии китайцам, но сейчас я должен был решить, позволить ли ему продолжать это или вновь пойти на уступки китайским требованиям.

Здесь было два соображения: личная безопасность Лукхангвы и будущее страны в целом. Первое меня менее беспокоило. Лукхангва уже подверг свою жизнь опасности. Если бы я отказался освободить его от должности, были все основания предполагать, что китайцы могут избавиться от него своим способом.

Мои взгляды относительно вопроса в целом за время этого долгого периода напряжения заметно развились.

Конечно, я так и не получил какого-либо теоретического образования относительно сложностей международной политики. Я мог лишь приложить к решению этих вопросов мою религиозную подготовку, а также здравый смысл. Но религиозная подготовка - как я думал и продолжаю думать - является весьма надежным проводником.

Я рассуждал, что, если бы мы продолжали противостоять и гневить китайских генералов, это могло привести лишь к новым циклам репрессий и народного возмущения. В конечно счете это, несомненно, должно было кончиться физическим насилием. Однако насилие было бесполезным. Мы не могли избавиться от китайцев силой. Они в любом случае победили бы, если бы мы начали воевать, и наш невооруженный и неорганизованный народ пал бы жертвой. Единственной нашей надеждой было мирно вынудить китайцев исполнить свои обязательства, принятые ими в Соглашении.

Ненасилие было единственным путем, который, возможно, в конечном счете мог сохранить нам какую-то степень свободы, пусть и через годы терпения. Это означало, что, по мере возможности, нам необходимо сотрудничать. И проявлять пассивное сопротивление, когда сотрудничество было невозможным.

Насильственное противостояние было не только непрактичным, но и неэтичным. Ненасилие является единственным нравственным путем. Это было не только мое собственное глубокое убеждение, было ясно, что это соответствует учению Будды, и как религиозный лидер Тибета я обязан был его придерживаться. Пусть мы были бы унижены, и наше наиболее ценное наследие потеряно на какой-то период. Что ж, в таком случае нашей долей должно быть смирение. В этом я был уверен. Поэтому я с печалью принял рекомендацию Кашага и попросил премьер-министров подать прошение об отставке. Они пришли ко мне, и я подарил им шарфы и подарки, и мои фотографии. Я чувствовал, что они очень хорошо понимают мое положение.

Я не назначил никаких преемников для них, потому что было бесполезно иметь премьер-министров, если они являлись бы просто козлами отпущения для китайцев. Было лучше мне самому принять ответственность, поскольку в глазах всех тибетцев мое положение было выше всякой критики.

Впоследствии Лукхангва ушел в Индию, где стал моим премьер-министром в эмиграции и оставался на этом посту, пока возраст не заставил его уйти в отставку. И до настоящего времени он мой надежный советник.

Но, к своему глубокому сожалению, должен сказать, что в 1959 году, после того, как я сам оставил Тибет, Лобзан Таши, монах-премьер-министр, был брошен китайцами в тюрьму и так и не был освобожден.