Моя судьба

Большая суматоха, когда я остановился. Они хотят как можно быстрее затянуть меня к подиуму, не обращая внимания на потери, но я не даю себя торопить, спокойно снимаю шлем. Спокойно вздохнуть.

Теперь к подиуму. Ален Прост уже стоит наверху. По его лицу я понимаю, что он чувствует, какой это для него удар, он борется со слезами. Я говорю: «Забудь, забудь про это как можно быстрее. Говорю тебе — это был мой год, следующий будет твой. Забудь про все остальное, радуйся будущему году.» Он жадно слушает и благодарен за эти слова (я действительно честно так думал), и я замечаю, как светлеет его лицо.

Я не люблю церемонии награждения. Тебя с силой извлекают из другого далекого мира, в котором ты был последние два часа. Мозг не может сразу справиться с внезапным окончанием абсолютной концентрации и сосредоточения на себе — неожиданно теперь ты принадлежишь всем вокруг, они тебя толкают, хлопают тебя по плечу, какие-то женщины тебя целуют, и человек в галстуке вручает кубок, который ты даже в туалете у себя не поставишь.

Радость от победы, именно в тот момент, когда ты ее достиг, требует тишины. Было бы чудесно выиграть гонку или стать чемпионом, спокойно вылезти из машины и присесть куда-нибудь, где нет ни души. Вместо этого у тебя все болит, ты потеешь как свинья, люди давят на тебя физически, тебя тянут на подиум, как скот на пастбище. Потом начинают играть гимн, а ты совершенно к этому не готов, ничего не чувствуешь. Я стою там, как марионетка с пустыми мозгами и сердцем. Чтобы отвлечься, я заговариваю с другими двумя стоящими там наверху, они еще живут в твоем мире, они на твоей волне.

Отсюда это огромное желание сбежать сразу после гонки. Сначала к вертолету, потом — к собственному самолету и прочь отсюда. А на следующее утро ты встаешь и радуешься чему-то чудесному, тебя никто не толкает и не принуждает. Каждую победу ты по-настоящему осознаешь только на следующее утро.

В Эшториле все было особенно тяжело, но я знал, что на этот раз так должно быть, это часть работы. Я на три с половиной часа застрял на трассе для интервью. Во всей этой суматохе есть что-то противоестественное: если бы развалился не один, а оба турбонагнетателя, сейчас я бы сидел где-то в одиночестве.

Потом быстрее в отель, переодеться — и на обед к Мансуру Ойеху, он снял целый ресторан. Никаких речей, ничего официального. Обида быстро проходит, Прост тоже расслабился, он пришел вместе с принцессой Стефанией из Монако. Вилли Дунгль поклялся напиться, если я стану чемпионом. Теперь все пожелали увидеть лицо гуру фитнеса, когда он будет пить виски. Он геройски выпил, но больше трех бокалов не смог. Мы перебираемся в дискотеку, которую полностью сняла McLaren и в которой, тем не менее, яблоку некуда упасть. Я подготовил подарки для моих восьми механиков — неважно, стану я чемпионом или нет. Большая радость при вручении.

Позже у Марлен заболел живот и уже в полпервого мы поехали домой. В отель я прибыл довольно трезвым и подумал: вот и хорошо, завтра тебе лететь, а вечером надо быть на телевидении.

Так спокойно и закончился этот день.

Глава 11 Километры впустую

Монако, 1985 год. Вечер после первой тренировки. Завтрашний день свободен, так что сегодня я могу не ложиться дольше, чем обычно. Я направляюсь в бар Tip-Top, заказываю виски. Появляется Росберг. Совершенно неожиданно он говорит:

«Тебе не кажется все это глупым?»

«Почему?»

«Это извращение — то, как мы ездим тут в своих блюдцах, меня тошнит от этого. Я бы прямо сегодня вышел из дела».

«И я был близок к тому же», — мог сказать я ему. Но то, что именно он начал говорить об этом, меня обрадовало. Кеке — самый дикий в Формуле 1. Он едет так, что клочья летят, его не беспокоит ничто и никто, — и вдруг именно ему что-то показалось извращением. Я уже задумывался, а не слишком ли я стал чувствителен и мягкотел за многие годы, проведенные в этом цирке, раз мне так вдруг все стало казаться безумным. После окончания первого тренировочного круга я сбросил газ наполовину, просочился в игольное ушко за поворотом «Сен-Дево» и вдруг почувствовал, что нахожусь в неправильной машине на неправильном месте. Это не может быть правдой, что мы, как мартышки, сидим здесь в этих ящиках и нарезаем круги. Тысяча лошадиных сил на этой трассе! Впервые в своей гоночной жизни я засомневался, а смогу ли я вообще попасть в следующий поворот. Все слишком узко, слишком быстро, слишком безумно, это не имеет больше смысла. Я подумал: с меня довольно, я хочу только прекратить это, уйти отсюда и уехать домой. Потом я с трудом взял себя в руки. «Однажды в таком же настроении ты все прекратил, но вернулся. Не делай снова ту же ошибку. Попробуй, может все-таки получится». Таким манером я боролся сам с собой целый день, а в конце этого дня Кеке сказал, что он находит это все извращением. В эту секунду он мне был даже симпатичен, что очень много значит, если знать его ближе.