Моя судьба. История Любви

— А как с билетом для тети Ирен (мама нянчила Беатрису, которой было всего десять месяцев)?

— На второй билет у нас нет денег, но кто-нибудь из авиньонцев наверняка поедет в столицу тем же поездом, что и ты.

И действительно, моим спутником оказался отставной полковник: он отправлялся на съезд кавалеров ордена Почетного Легиона. Все в нем было на редкость «респектабельно»: седые усы, заметное брюшко, трость и, разумеется, орденская ленточка. Кстати сказать, он входил в состав нашего комитета по проведению празднеств.

— В поезде не разговаривай ни с кем, кроме полковника Крюзеля… и то, если он сам с тобой заговорит! — наставляла меня мама.

— Для того чтобы не заблудиться, возьмешь такси, прямо на Лионском вокзале! — посоветовал отец.

— Не потеряй пятьсот франков, которые дал тебе господин Коломб, — шепнула Матита. — Ты их надежно упрятала под лифчик?

— Позвонишь нам от Магали, как только доберешься до нее.

Магали Вио, молодая женщина из Куртезона, расположенного вблизи Авиньона, работала в Париже в рекламном агентстве. Ее мать была пианистка, и мама заранее предупредила ее о моем приезде; Магали обещала меня приютить в своей двухкомнатной квартире. У меня было с собой немного вещей: черное платье, набор косметики, ноты четырех песен и туфли на высоких каблуках. Увидев меня на вокзале с большим чемоданом — в нашем семействе пользовались им при переезде на другую квартиру, — полковник спросил: «Вы едете надолго?» — «Я и сама не знаю».

Ведь я ехала петь, и, как знать, быть может, со мной подпишут контракт. На перроне — поезд отходил в 13 часов 13 минут, что показалось мне счастливым предзнаменованием, — мама, Матита, Кристиана и все остальные плакали так горько, словно не надеялись меня никогда больше увидеть. Полковник поднял мой чемодан, чтобы положить его в сетку для багажа, и воскликнул:

— Господи, до чего же он легкий! У вас там внутри не густо!

— Если мне что понадобится, я куплю в Париже!

Я еще не думала, что мое имя будет венчать афишу, как выражается Азнавур, но мне уже казалось, что моя жизнь «развернется, как прекрасный веер». Папа поднялся в вагон и крепко, очень крепко обнял меня.

— Ты им там покажи в Париже, как поют у нас в Авиньоне!

— Господин Матье, вам придется приобрести для себя билет! — пошутил полковник.

Отец вихрем выскочил из вагона, и тут я увидела на перроне Мишеля. Он не решился подойти к нам… но пришел проводить меня вместе с Морисеттой и моими подружками с фабрики вместе со своими мамашами. Были тут Франсуаза Видаль и ее мать, которая меня так хорошо причесывала. Пришли даже приятели моих братьев. Из рук в руки передавали букет цветов, который, в конце концов, просунули мне в окно вагона.

У поезда оказался и репортер, освещавший наш «Турнир». «Ну как, сильно волнуетесь?» — спросил он. Поезд уже трогался, и я только успела ему крикнуть: «Честное слово, нет!»

Это была сущая правда. Будь у меня даже время, я бы ничего больше сказать не могла! В мечтах я уносилась навстречу великому счастью, мерный стук колес меня убаюкивал, а мелькавший за окном пейзаж приводил в восторг. Малыши, которые с детства ездят в поезде, так привыкают к этому, что, выросши, не испытывают ничего похожего на опьянение, овладевшее мной.

Итак, впервые в жизни я была одна, была свободна. Мне еще даже не исполнилось 19 лет.

Конечная станция. Париж. Полковник сказал мне: «До свидания, крошка Матье, и всяческой удачи!» — и тут же исчез, окруженный однополчанами. Я осталась одна, предоставленная самой себе, и присоединилась к очереди ожидавших такси на площади Лионского вокзала, который показался мне таким же огромным, как Папский дворец. Я не решалась оглядываться по сторонам, боясь привлечь к себе внимание. С непринужденным видом знатока я назвала таксисту адрес: «Улица Абукир» и с удивлением услышала в ответ: «А вы ведь нездешняя!»

Папа настойчиво советовал мне не разговаривать с незнакомыми людьми, но к шоферу такси это не могло относиться, и я спросила: «Как вы об этом догадались?» — «Это немудрено — по акценту!» — «Вы тоже говорите с акцентом!» — «Я? Ничего подобного! Я родился в Париже!»

Я не стала с ним спорить, вспомнив, что папа не велел мне ни с кем вступать в разговоры. Но меня не покидала мысль о том, что парижане — люди не слишком приветливые. И от этого мне стало не по себе. Я старалась не показывать виду, как меня удивляет все, что открывалось моим глазам. Вдоль берегов Сены было полным-полно букинистов. Там, где у нас торговали бы дынями, парижане продавали книги! Стало быть, они много читают и очень образованные? Хорошо же я буду выглядеть среди них со своим убогим школьным аттестатом! Мне стало совсем тоскливо, когда мы приехали на улицу Абукир. Сама не знаю, почему я ожидала, что увижу широкий проспект. На самом же деле я очутилась на узкой улице перед громадным зданием; шофер пояснил: «Здесь помещается большая газета. — и взял мой чемодан. — В нем, видать, не слишком много вещей! Зачем вам понадобился такой сундук?» — «Именно для того. чтобы набить его доверху!»