Моя судьба

Мы с Леней сидели друг напротив друга в номере киевского отеля «Лебедь». Наш мальчик безмятежно спал на середине огромной двуспальной кровати, наевшись разведенной «Матерны». Увы, это было единственное, что я смогла ему предложить. Мы с Леней опять были вдвоем и… опять не знали, кто мы все-таки друг другу. Мне казалось, что он должен проклинать тот день, когда на свою голову открыл дверь уфимской комендатуры и столкнулся с готовой вот-вот описаться юной девицей. Я не знаю, почему так получилось, но именно после этого на него навалились сразу все неприятности: суд, «химия», репатриация, автомобильная катастрофа, бандиты… Да и моя жизнь тоже оказалась совсем не такой, какую я могла себе пожелать или хотя бы представить. Мы оба перенесли столько всего, что любые объяснения в нежных чувствах стали бы пошлостью. Проблема была не в том, чтобы понять, любим ли мы друг друга. Мы знали только, что принадлежим друг другу, как принадлежим этому существу, спящему сейчас между нами. А я принадлежу еще Даше, маме, Лине и, черт его побери, Роме. И Леня принадлежит сестре Оле и своей маме. И к тому же мы друг друга совсем не знаем. Сутки на уфимском вокзале, ночь в больнице, две минуты в машине перед трагедией на израильском шоссе и непонятно сколько часов в избе у целителя — вот и все! Те несколько дней, когда я видела еле живого Леню в гостинице «Украина», не в счет. Это был не он… И это была не я… Когда я впервые встретила его, то вообразила, что остаток жизни проведу смеясь и держа его за руку. Ведь у меня с этим человеком все общее — даже день рождения! Я верила и в то, что нам никогда не наскучит говорить друг с другом, шутить и смеяться. И вот, спустя годы, мы, усталые и молчаливые, сидели напротив друг друга, нахмурив лбы. Казалось бы, столько всего позади, и мы, вопреки всему, победили, но… не было ощущения счастья и покоя.

— Ну что, Леня, мой дорогой, как жить теперь будем? — выдавила я из себя нелепый вопрос.

Что он мог ответить? Он теперь вообще почти все время молчал.

На несколько секунд наступила тягостная тишина, которую прервал Маленький Тао.

Он приоткрыл почему-то только один глаз, сморщил нос и громко чихнул. Леня посмотрел на ребенка и улыбнулся — именно так, как тогда, много лет назад, стоя на платформе возле присланного им чудо-вагона. Тогда, провожая меня из Уфы в Москву, он был уверен, что скоро мы будем вместе. Скоро, совсем скоро… И вот, неужели это «скоро» наконец настало?! Маленький Тао снова чихнул и открыл второй глаз. Леня засмеялся, наклонился над ребенком, нежно поцеловал его, и я поняла, что снова живу!

Ключ от головы и не только

Несколько недель я, как безумная, носилась по миру. Вначале я прилетела с Леней и нашим сыном на Кануй, но пробыла там только три дня. Этого хватило, чтобы обустроить Леню, маленьких Тао и Линю, а также приготовить все для приезда мамы, Даши и Ромы. Лене на время досталась роль няни, домработницы и кормящей матери одновременно.

Большой Тао встретил меня так, будто ничего не происходило. Он не стал слушать никаких благодарностей за все, что сделал для меня и моих детей и здесь, и в России. Сказал только, что очень огорчен — он явно переоценил реальные возможности господина Али-Хассана Култыгова. Меня же, несмотря на всю тяжесть пережитого, волновал лишь счастливый итог, и «разбор полетов» был ни к чему.

Припахав Леню, я опять бросилась в Москву, чтобы забрать оставшуюся часть своего семейства. Даша с Ромой уже совсем оправились от своих детских болячек, зато мама была не в лучшем виде. Несмотря на радость по поводу нашей встречи и рождения внука со странным именем Тао, она была все равно грустной и явно чего-то недоговаривала. На мой прямой вопрос о ее самочувствии она ответила только, что у нее от усталости и на нервной почве обострился давнишний гастрит. Я решила проверить, правду ли она говорит. Разъяснил ситуацию Евпатий. Выбрав момент, он оторвал меня от лихорадочных сборов и под предлогом необходимости обсудить какой-то хозяйственный вопрос попросил пройти с ним в теплицу, где и поведал, что за то время, пока меня не было, у мамы обнаружили рак поджелудочной железы.

Не говоря маме ни слова, я обратилась к нашему лечащему врачу, и тот с печалью подтвердил, что положение, увы, безнадежно. По его словам, маме предстояло угаснуть не позднее чем через полгода. Судьба не прекращала проверять меня на прочность. С моего прилета в Москву прошло двое суток. Через два дня мы должны были улетать в Таиланд, но я объявила маме, что мы завтра должны совершить еще одну поездку по моим делам и вся семья будет меня сопровождать.