Читаем Моя судьба полностью

Мое возвращение в Москву было кошмарным. Аниту похоронили на маленьком, никому не известном кладбище, расположенном в тридцати километрах от города по Киевскому шоссе. На похоронах нас было только трое: я, Лалит и Ирина, которая по моей просьбе организовала похороны. Она же привезла нас на своей машине вначале в криминальный морг шестьдесят девятой московской больницы, а потом и на кладбище. Седой и еще больше почерневший от печали Лалит Чатурвэди нес гроб от «пазика»-катафалка до могилы вместе с тремя местными работягами. Могильщики были столь же черны, как сам индус, — то ли от въевшейся в кожу земли, то ли от беспробудного пьянства. Брахман был молчалив, мрачен и абсолютно трезв. Он прилетел из Швейцарии ночью специально, чтобы проводить в последний путь внучку своих друзей. С гибелью Аниты прервались сразу два таких непохожих рода: профессора Шаховского и бандита-коммуниста Вердагера. Меня же, по понятным причинам, вообще не покидало ощущение, что я присутствую на собственных похоронах. Анита второй и последний раз приняла на себя удар, направленный на меня!

Прямо с кладбища Ирина отвезла нас с Лалитом в аэропорт: он улетал в Индию, а я в Киев. На прощание моя бывшая сотрудница еще раз подтвердила, что остается в структуре Егерева и Черткова только для того, чтобы работать на нас.

Леня с ребенком ждали меня в столице «незалежной Украины». Мы не стали рисковать и не повезли Маленького Тао в Россию. С нас было довольно! Пройдя предполетный досмотр, я наконец позвонила маме и Даше. Наврала, разумеется, что звоню по-прежнему с острова и передаю им пламенный привет от внучка и братика. Теперь, уже без всяких отсрочек, я велела им готовиться к отъезду.

Самолет Лалита улетал всего на пятнадцать минут раньше, чем мой, и мы опять оказались за тем же столиком, за которым выпивали в день нашего знакомства, когда Манго Сингх представил нас друг другу. Сегодня Лалит пил только воду.

— Готовитесь к встрече с родителями? — спросила я его, удивившись выбору напитка.

— Я не буду пить, пока не разберусь с Чертковым.

— Почему с Чертковым? — пожала я плечами. — Того, кто стрелял в Аниту, уже нет.

— Ты молодец! — кивнул Лалит и сжал мою руку на подлокотнике кресла. — Но сдал ее… тебя… нас… именно Чертков! И ты это знаешь!

— И Семен это знает, — добавила я.

— Вот мы с Семеном и поработаем над всеми вопросами! А ты… Ради бога! Ты отдыхай! Займись своими детьми! Ты через два часа уже встретишься с собственным сыном! Забудь обо всем! Забери отсюда мать с Дашей и Ромой и уезжайте на этот Кануй! Умоляю, чтобы здесь, во всяком случае в Москве, духу твоего не было! И в Израиле не появляйся — слишком маленькая страна для твоих неприятностей.

— Боюсь, мне там нечего делать, пока мое дело окончательно не закрыли. Его же там пока только пересматривают!

— Оставь! На Кануй! На Кануй! — С этими словами Лалит поднялся и направился к своим воротам на посадку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Романы о такой как ты

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза