Моя темная сторона

Я скучаю по прогулкам. Я по-прежнему переставляю ходунки, шагаю и подтягиваюсь, но гораздо уверенней и с меньшей паузой, и надеюсь вскоре перейти на обычную трость. Надежда, прогресс — и то и другое все еще есть.

Но больше всего я скучаю по маме. Что, если бы я тогда не выиграла? Что, если бы не ударилась головой? Что, если мне не потребовалась бы помощь? Что, если бы мне ее не предложила мама? Я невероятно благодарна, что у меня был шанс узнать и полюбить ее, пока она еще жива.

Я поднимаю крышку незавернутой коробочки. Мое сердце переполняет волнение, и по щекам текут слезы.

— Боб, она прекрасна!

— Давай я ее тебе прицеплю.

Он перегибается через стол и берет меня за левую руку.

— Вот, — говорит он.

Я дергаю плечом и слышу звон браслета с подвесками на левом запястье. Ищем лево, смотрим влево, двигаемся влево.

Я нахожу кольцо с бриллиантом и обручальное кольцо — я и Боб.

Ищем лево, смотрим влево, двигаемся влево.

Нахожу розовые пластиковые часы — моя добрая подруга Хайди.

Ищем лево, смотрим влево, двигаемся влево.

Нахожу серебряный браслет с тремя дисками-подвесками — Чарли, Люси и Линус.

Ищем лево, смотрим влево, двигаемся влево.

Я вижу подарок Боба: моя новая подвеска — серебряная шляпка, украшенная единственным рубином в глухой оправе. Моя мать.

— Спасибо, милый. Мне очень нравится.

Официантка приносит нам бутылку шираза и спрашивает, что бы мы хотели на ужин. Мы оба заказываем салат «Цезарь» и равиоли с тыквой. Боб разливает вино и поднимает бокал.

— За полную жизнь, — говорит он.

Я улыбаюсь. Я люблю его за то, что он сумел измениться ради меня, за то, что пошел туда, куда повел нас синдром игнорирования, за то, что принял новую меня. Ведь, хотя я все еще надеюсь на полное выздоровление, я уже поняла, что могу жить полной жизнью и с меньшими возможностями.

Я снова смотрю влево и нахожу свою руку, украшенную чудесными символами себя, Боба, наших детей, моей подруги и моей матери. Со всей возможной серьезностью я высоко поднимаю бокал левой рукой.

— За полную жизнь, — говорю я.

Мы чокаемся и пьем.

Я еду на сидячем подъемнике на вершину Маунт-Кортленд. Мама сидит рядом со мной, справа — ее любимая позиция, чтобы я точно ее видела. На ней красная вязаная шаль поверх белого свитера, черные штаны на резинке, черные ботинки и огромная викторианская шляпа для чаепитий, усыпанная красными цветами.

— Мама, ты неподходяще одета.

— Правда?

— Да. И у тебя нет ни лыж, ни сноуборда. Как ты собираешься спускаться с горы?

— Я здесь только для того, чтобы полюбоваться видом.

— А…

— И побыть с тобой.

— Тогда тебе стоит научиться кататься на сноуборде.

— Да нет, мне слишком поздно заниматься такими вещами.

— Нет, не поздно.

— Поздно. Но я с удовольствием с тобой прокатилась.

Я смотрю вперед и вижу, что мы подъезжаем к концу подъемника. Я поднимаю рейку над нашими головами, поворачиваю сноуборд и наклоняюсь на сиденье вперед.

— Не забывай смотреть налево, — говорит мать.

Поворачиваю голову налево и ахаю: рядом со мной сидят Нейт и папа.

— О господи, откуда вы взялись? — спрашиваю я.

— Мы здесь все время были, — отвечает отец, улыбаясь мне.

И папа, и Нейт одеты в красные лыжные куртки и черные штаны, но у них тоже нет ни сноубордов, ни лыж.

Мы доезжаем до вершины, и я скольжу вниз по пандусу. Нейт, папа и мама проходят вперед и садятся на другой подъемник, без меня. Я смотрю, как их кресло удаляется, поднимается все выше и растворяется в небе.

— Эй!

Я поворачиваю голову влево. Это Боб.

— Вы все здесь, — говорю я.