Моя темная Ванесса

СООБЩЕНИЕ ОТ МАМЫ: «Эй, послушай, что сейчас было. Середина ночи, мне не спится, слышу на улице какой-то шум, спускаюсь, включаю свет на крыльце, а там в мусорном баке роется МЕДВЕДЬ!!! Я со страху чуть не обделалась. Закричала, бросилась наверх и спряталась под одеялом. Ржака. Сейчас смотрю ту британскую кулинарную передачу, чтобы успокоиться. Божечки. Больше, в общем-то, ничего нового. У этой Марджори, что живет на другом берегу озера, рак легких. Это у которой козы. Короче, она при смерти. Очень печально. Мою машину забрали на ремонт из-за той проблемы с дверцей. Займет 8–12 недель. Взамен мне выдали какую-то дерьмовую колымагу. Фу. Кошмар за кошмаром. Короче, просто отмечаюсь. Позванивай иногда мамочке».

Десять утра. Заспанная, еще не встав с постели, я пытаюсь осмыслить сообщение. Я понятия не имею ни кто такая Марджори, ни что не так с дверцей маминой машины, ни о какой кулинарной передаче она говорит. С тех пор как умер папа, я по пробуждении периодически обнаруживаю такие сообщения. В этом хотя бы все запятые на месте, тогда как другие представляют собой настолько путаный, бессвязный поток сознания, соединенный многоточиями, что я начинаю волноваться.

Я закрываю сообщение, открываю Фейсбук и проверяю страницу Тейлор. Я вбиваю в строку поиска имена, которые искала столько раз, что они появляются с первой же буквы: Джесси Ли, Дженни Мерфи. Джесси живет в Бостоне, занимается каким-то маркетингом. Дженни – хирург в Филадельфии. На фото она уже выглядит постаревшей: вокруг глаз глубокие морщины, в каштановых волосах проблески седины. На их страницах нет никаких упоминаний о Стрейне, да и с чего им там быть? Они взрослые люди, которые живут настоящей полноценной жизнью. У них нет причин, чтобы помнить, что тогда произошло, даже чтобы помнить меня.

Выйдя из Фейсбука, я набираю в Гугле: «Генри Плау колледж Атлантика», и первый же результат – его факультетская страница с той же фотографией десятилетней давности: он в своем кабинете, на книжной полке за его спиной стоит пиво, которое мы позже выпьем вместе. Ему тогда было тридцать четыре – всего на пару лет старше, чем я сейчас. Второй результат поиска – написанная в мае 2015-го статья в студгазете Атлантики: «Профессор литературы Генри Плау получает награду „Лучший преподаватель“». Ее вручают каждые четыре года по итогам студенческого голосования. По словам младшекурсницы с факультета английского Эммы Тибодо, студенты в восторге: «Генри – удивительный преподаватель, он заражает своим энтузиазмом, и с ним можно поговорить о чем угодно. Он потрясающий человек. Его лекции изменили мою жизнь».

Я прокручиваю к концу статьи, где в пустом окошке мигает курсор: «Хотите оставить комментарий?» Я печатаю: «Re: потрясающий человек – поверьте, это не так», но этой статье два года и Генри, в конце концов, не сделал ничего плохого, так что какая разница? Я кидаю телефон на кровать и снова засыпаю.

Собираясь на работу, я накуриваюсь. Стрейн звонит, когда я иду в отель. В руке у меня вибрирует телефон, на экране высвечивается его имя, и я останавливаюсь посреди тротуара, не обращая внимания на других пешеходов, словно туристка. Я подношу телефон к уху, и кто-то задевает мое плечо – девушка в джинсовой куртке; нет, две девушки в одинаковых куртках, брюнетка и блондинка. Они идут, держась за руки, об их копчики ударяются рюкзаки. Наверное, это старшеклассницы, удравшие погулять по городу в обеденный перерыв. Задевшая меня брюнетка оглядывается через плечо.

– Извините, – лениво и неискренне бросает она.

– Ты меня слышала? – говорит в трубку Стрейн. – Я сказал, что меня реабилитировали.

– То есть ты в порядке?

– Завтра вернусь в свой класс. – Он смеется, словно не может в это поверить. – Я был уверен, что мне конец.

Я стою на тротуаре, все еще не отрывая взгляд от удаляющихся по улице девушек, от их раскачивающихся волос. Он возвращается в класс. Ему опять все сошло с рук. Меня переполняет разочарование, как будто я хотела увидеть его крах. Злость захватывает меня врасплох. Возможно, я просто накурилась; мой разум падает в кроличью нору чувств. Надо завязать с курением перед работой. Надо повзрослеть, отпустить, жить дальше.

– Я думал, ты обрадуешься, – говорит Стрейн.

Девушки исчезают в переулке, и я выдыхаю, хотя не заметила, что задерживала дыхание.

– Я рада. Конечно, рада. Это замечательно. – Я ступаю вперед на нетвердых ногах. – Для тебя это наверняка облегчение.

– Больше чем просто облегчение. Я уже пытался смириться с мыслью, что проведу остаток жизни в тюрьме.