Моя тюрчанка

Переехав ко мне, Ширин получила возможность спать в мягкой постели, на удобной кровати, а не ворочаться на тесной жесткой койке под храп и кряхтение соседей по «коммуналке», да под ту же возню неугомонных ребятишек. Готовить еду тогда, когда захочется есть, а не когда кухня свободна. Принимать ванну тоже, когда хочешь – а не ждать, пока соседка по комнате выкупает своего седьмого ребенка. А если моя девочка, живя в такой «съемной гастарбайтерской квартире», заболела бы?.. О, никто не подал бы моей милой стакана воды, не принес бы аспирин. Куда там!.. Других квартирантов только раздражал бы шаркающий кашель Ширин. Мама мелюзги шипела бы коброй: «Ты мне тут еще деток перезаражай, дьяволица!..». И какой бы отпор могла дать моя любимая – с отяжелевшей горячей головой, кутающаяся от озноба в шерстяное одеяло?.. Да и не утихающий в квартире гам, ревущий телевизор – который бородатый глухой дед (один из съемщиков) всегда включает на полную мощь, чтобы послушать вечерние новости – не способствовали бы выздоровлению моей девочки.

Можно вообразить и реально жуткое. Что остальным квартирантам запредельно надоели бы кашель и вздохи больной Ширин. Надоело бояться и самим подхватить заразу. (Для гастарбайтера заболеть – значит ходить на работу с температурой за тридцать восемь градусов и с текущими из носу реками соплей. Относительно мигрантов понятия «больничный лист» – не существует). Озлобленные низкими зарплатами, бытовой неустроенностью, косыми взглядами обывателей, а теперь еще и взъевшиеся на свою безвинную ослабевшую сестру по несчастью – квартиранты-гастарбайтеры принесли бы мою девочку в жертву. Вызвали бы врачей из «спецмедучреждения».

Тогда бы нам с милой не удалось бы даже узнать о существовании друг друга. Возможно, в лечебнице для «не граждан» Ширин поставили бы на ноги, или хотя бы вкололи антибиотик и напоили бы жаропонижающим. Но, как известно по слухам: из напоминающих тюрьмы «спецмедучреждений» мигрантов, после выздоровления, не отпускают на все четыре стороны. А передают с рук на руки миграционной полиции, которая, без телячьих нежностей и сантиментов депортируют беднягу на родину, даже не дав «нарушителю государственной границы» прихватить оставленные на съемных квадратных метрах личные вещи.

Такая участь ждет не только «нелегального», но и законопослушного «легального» мигранта с действующей визой. Просто «легальный» пробудет в «учреждении» подольше. «Пациенту» будут каждое утро мерить пульс и давление; не поскупятся кормить «клиента» три раза в сутки: на завтрак – манная каша с комьями и желтоватый жиденький чаек; на обед – мутная бурда, гордо именуемая рыбной похлебкой или гороховым супом, и такой же мутный несладкий компот, в котором плавают не то мышиный помет, не то кусочки фруктов; на ужин – дурно пахнущая солянка и чашка кефира. А потом… потом истечет срок действия визы «пациента». «Легальный мигрант», как по взмаху волшебной палочки, превратится в «нелегального». И кого бы заинтересовало, что бедный человечек, которого насильно удерживали в клинике, физически не мог ничего предпринять для продления визы?.. Ты виноват – захлопни варежку. По звонку «доброго» доктора приедут кабаны-секачи из миграционной полиции и защелкнут на запястьях «клиента» наручники.

А для моей Ширин депортация была бы хуже смерти. В Западном Туркестане местные мамлюки-полицаи доставили бы мою девочку к самому порогу отчего дома – под власть жадных бессердечных родителей, которые, подкупленные щедрым калымом, сами бы расстелили брачное ложе красавице-дочери и жирному губастому ишану с волосатыми, как у тарантула, лапами.

Так что нам надо благодарить вращающийся круг небес уже за то, что болезнь настигла мою девочку не в коммуналке на двадцать мигрантов, а в относительном комфорте моей квартиры. Я не мог пригласить доктора, но я заботился о своей милой, как лучшая на свете сиделка. Я поил ее лекарствами, рекомендованными аптечным фармацевтом. Пытался развлечь чтением «Шахнаме» и «Тысяча и одной ночи». Поправлял подушку у любимой под головой. Когда Ширин бил озноб, накрывал мою девочку вторым одеялом.

Что еще я сделал для моей милой?..

А вот что. Я дал ей возможность более или менее спокойно искать официальную работу. Нас кусает за пятки только указанная в визе дата – «виза действительна до…». Тогда как большинство мигрантов подгоняют банальное недоедание и необходимость платить за жилой угол. Страх остаться без лапши быстрого приготовления и без крыши над головой заставляет мигранта цепляться за первую подвернувшуюся работу, лишь бы деньги платили. Ясно, что эта работа – без оформления, без продления визы, с черной зарплатой. Так естественное стремление пить и есть и ночевать не на вокзале (откуда полицаи, к слову, прогоняют бомжей электрошокерами и резиновыми дубинками) подталкивает мигранта к превращению в нелегала.