Моя война

Комната в большой квартире, где они лежали, принадлежала семье то ли работника интеллектуальной профессии, то ли мелкого буржуа. Семья состояла из четырёх человек: родителей лет под пятьдесят и двух дочек лет двадцати – двадцати пяти. Черты лица девушек несколько грубоваты, что свойственно южанкам, да и фигуры не были по-французски изящными. Мы бывали у Лорана и Марселя ежедневно, иногда по несколько раз в день, а то и обедали за общим столом (больные ели в постели). Естественно, встречали и хозяйских дочек.

На четвёртый день пребывания в Нанси у меня поднялась температура – врач определил простуду и рекомендовал переселиться из казармы.

Разместился в квартире, куда предыдущей ночью мы завезли остаток оружия. Еду мне туда доставляла старшая дочь. Когда она принесла мне обед, я, скорее в знак благодарности, обнял и поцеловал её. Она не противилась, а на дальнейшем я не настаивал – она была не в моём вкусе.

На другой день мы были у больных, и я заметил некоторую отчуждённость хозяев, бурное музицирование старшей дочки на пианино в соседней комнате и неловкость в разговоре с нами Лорана и Марселя.

Наконец Марсель сказал, что старшая дочь, придя от меня с посудой, объявила родителям, что она меня любит и уедет со мной в Россию. Родители были обескуражены. Отругали дочь и запретили со мной видеться. Марсель попросил меня рассказать, что же у нас произошло.

Пришлось доложить.

– Я передам твой рассказ родителям, но подумай – удобно ли тебе здесь появляться?

Намёк я понял.

В тот день наши руководители писали нам тексты демобилизационных карточек и наградные грамоты, дающие право на получение орденов.

Когда старшая дочь под диктовку Алисы печатала тексты документов в соседней комнате, Марсель позвал хозяйку и при мне пересказал, что говорил ему я. Хозяйка обрадовалась, что у нас ничего не было, кроме моего поцелуя благодарности. Она поцеловала меня в щёку и попросила объяснить моё поведение дочери, чтобы та перестала заблуждаться. Я вынужден был остаться обедать, а после в другой комнате объяснился с девицей. Когда сказал, что у меня нет к ней любви, а только товарищеская симпатия, из её больших чёрных глаз полились слёзы, и она села за пианино. Я поцеловал её в безукоризненный пробор на голове и вышел. Мать проводила меня до двери и ещё раз поцеловала. Больше я в этом доме не появлялся.

Подробно останавливаюсь на этом незначительном эпизоде, чтобы отметить то ли романтизм, то ли сентиментальность француженок. Ведь та интересная парижанка, которая ласкала меня в лесу, потом плакала и твердила, что она недостойна меня, потому что я русский, сражаюсь за её Родину, а она шлюха, спала с немецким полковником…

А вот – о своеобразной сентиментальности профессиональных проституток. На вторые сутки нашего пребывания в Нанси стали на ночь глядя куда-то пропадать наши ребята. А утром, как ни в чём не бывало, появлялись в казарме. Мы с Валерием решили проверить, куда же они ходят. Оказалось, что в Нанси целый квартал борделей. Там мы и застукали своих голубчиков. Дым, чад, полно белых и чёрных американцев, драки и даже стрельба.

Среди власовцев был интересный парень по фамилии Калач. Он сидел с пышной брюнеткой, которая, затянувшись сигаретой, говорила мне, что любит его. Я, приняв серьезный вид, сказал, что сейчас уведу его в соседний бордель. Глаза брюнетки засверкали, она побагровела и сказала:

– Русский, я люблю Ивана, и, если ты поведёшь его в другой бордель, мне моей жизни не жалко, я убью тебя!

Я разговорился с одной сильно потрёпанной девицей. На мои вопросы почему, чего и как, она ответила, что пошла сюда добровольно, ради заработка. Сейчас у неё скопился капитал и хороший гардероб. По контракту ей осталось отработать два года, но она хочет прервать все договорённости, а для этого нужно забеременеть и отказаться от аборта. Не помогу ли я ей забеременеть? Я отказался. Ну что ж, продолжала она без всяких эмоций: придётся найти кого-то другого. А потом она уедет отсюда, купит домик, выйдет замуж, заведёт детей и станет хорошей женой и матерью.

Для нас, советских, эта сторона жизни большого города была экзотикой и вызывала несомненный интерес.

И вот в Нанси приехал представитель штаба советских партизан Владимир Постников. Он появился с отрядом «Сталинград», который прибыл безоружным, зато почти на всех пальцах его командира Жорки сверкали перстни.

Валерий сразу обратил на это моё внимание:

– Видишь, как обеспечили себя люди, а мы… И всё из-за твоего слюнтяйства!

Я усмехнулся. Вряд ли Валерий не имел «ломаного гроша».

Постников сдал американцам остаток нашего оружия, завязал с ними компанию и частенько возвращался в казарму поздно и здорово выпившим. Но главное, что он сказал нам: мы должны вступить в американскую армию и продолжать бить немцев. Однако мы напомнили ему слова Марселя, что советское правительство не одобряет такой шаг.

– А Марсель мне не указ. Я представитель штаба советских партизан во Франции, и вы должны слушаться меня!