Моя война

На какой-то остановке к нашему поезду подъехали на джипах советские офицеры. Они поинтересовались, что можно купить у репатриантов. Это были обычные барахольщики, но для меня советский офицер всегда был светлым образом, примером честного, бескорыстного и отважного человека. Воин-освободитель и барахольщик в моём сознании никак не соединялись. Даже то, что подъехавшие занимались скупкой шмоток, меня не смутило, а наоборот, доказывало, что это действительно воины-освободители, а не воины-грабители: у них ничего нет, они не грабили, поэтому теперь покупают.

Остановив капитана, я спросил:

– В Москве будете?

– Даже скоро, – ответил он.

– Не могли бы отвезти в Москву мой чемодан. За это я подарю кожаное пальто.

– С удовольствием. А чтобы вы не сомневались, запишите номер моего партбилета.

Конечно, я отказался это сделать, но запомнил, что он из станицы Ленинградская. Передал ему чемодан, а кожаное пальто, привязанное к чемодану, отвязал и набросил капитану на плечи.

На душе стало легче, но спутники по вагону смеялись над моей наивностью. И они оказались правы. Больше я этого капитана никогда не видел.

Ехали мы через Варшаву. Страшно было смотреть на изуродованный город… Но трамвай уже ходил. Вскоре доехали до Бреста. Там всех нас высадили и колонной повели к лагерю (так называемому фильтрационному пункту). У входа в лагерь на стуле сидел офицер, и мы по одному подходили к нему. По известным только ему признакам, не разговаривая ни с кем из нас, он сортировал людей – кого в лагерь, кого к месту следования.

Я был отправлен в лагерь, где уже на другой день меня вызвал следователь, капитан Нехлюдов. Длительный допрос. Он забрал все мои партизанские документы, записную книжку и орден Почетного легиона, поиздевался над тем, что я исправил в советском партизанском документе звание, и, в поисках чего-либо подозрительного, разрезал переплет записной книжки. Потом приступил к допросу. Я сидел на табуретке посредине кабинета, метрах в трёх от стола следователя. Допрос длился два часа, проходил спокойно, придирок не было.

Когда я подошёл к столу, чтобы подписать протокол допроса, Нехлюдов спросил меня: «Сколько времени на твоих часах? Я не завёл свои». Подняв рукав и посмотрев на подаренные Женей золотые часы-хронометр, я ответил. При этом обратил внимание на его хищно устремлённый взгляд.

– Что это у тебя за часы?

– Подарок любимой женщины, швейцарский хронометр.

– Покажи.

Я снял часы и подал Нехлюдову.

– Хороши. Дорогие?

– Не знаю.

– А что это у тебя между крышками? – спросил следователь, открыв двойную крышку и увидев между ними завиток волос Жени.

– Это волосы любимой.

– А как её фамилия?

– Дешан.

– Она что, дворянка?

– Нет. «Де» пишется слитно.

– Давай меняться часами, у меня хорошие швейцарские.

И он хотел снять свои часы.

Я остановил его:

– Не могу. Это подарок любимой.

– Но ведь тебе, в некотором роде, выгоден обмен.

– Выгода меня не интересует. Память дороже.

– Ну подумай, а сейчас иди. Я тебя ещё вызову.

Я попросил свои документы и орден. Он ответил, что не положено. У репатриантов отбирают все документы и иностранную валюту (у Нехлюдова на подоконнике лежала большая куча иностранных денежных купюр). По его словам, достаточно одной справки из лагеря.

Я настаивал, твердя, что документы тоже память, а орден – награда, и моему сыну будет приятно иметь такую память об отце.

Но Нехлюдов отказал.

Второй раз он вызвал меня через несколько дней и попросил оказать ему содействие в вылавливании предателей и власовцев.

Я задумался. Кого Нехлюдов считает предателями? Власовцев? Всех военнопленных? Угнанных в неволю гражданских?

– Кого вы считаете предателями?

– Ну известно кого – власовцев, полицаев, антисоветчиков, которые перешли к немцам или высказывают антисоветские взгляды, недовольство порядком.

– Я не могу полностью согласиться с этим и вынужден отказаться.

– А с чем же ты не согласен?

– Власовцы, полицаи, перебежчики – это предатели, но люди, протестующие против того, как их встретили на родине, и резко высказывающиеся по этому поводу, – не антисоветчики.

– Я с тобой согласен. Так ты, партизан, принимаешь моё предложение?

– Нет. Но если я увижу или узнаю кого-либо из встречавшихся мне предателей, то приду и скажу.

– Согласен. Подпиши документ о неразглашении нашего разговора.

Подписывая, я ещё раз попросил у него документы и орден. К моему удивлению, он сказал:

– Чёрт с тобой, забирай, но не забудь о моей просьбе обменяться часами.

Я промолчал, взял документы и ушёл.

Конечно, я и не подумал кого-либо выискивать, там и без меня нашли какого-то здоровяка-кавказца, служившего палачом в Прибалтике. Если бы я увидел дядю Сашу из лагеря 326, сразу побежал бы к следователю, а вот своего земляка и товарища детских игр и шалостей Сашку-сапожника, бывшего комендантом барака в минском лагере, я бы не выдал.