Моя война

Более всего меня поразило тогда наличие оружия практически у всех, кто встречал нас или работал вокруг. Его носили так, как будто это была палка, фонарик, газета или зонтик – да всё, что угодно, – повседневное и привычное. Пистолеты у многих болтались на ремне в каких-то обрезанных со всех сторон кобурах, принимая пижонский вид из западного вестерна. Автоматы были перемотаны цветной изолентой. Сначала я не понял, для чего, а потом разглядел, что лента соединяла два магазина патронов. Для меня, видевшего оружие лишь в оружейных комнатах да на полигонах – холёное и жирное от масла, было непривычно и дико видеть рабочее, уставшее, пыльное и обыденное орудие смерти.

«Батюшки! Если здесь так в октябре, то что же творится летом?» – задавал я себе вопрос, задыхаясь в объятиях афганской жары. На фоне выгоревшей, желтой или почти белой формы местных вновь прибывшие выглядели странно, явно не вписываясь в этот желтый колорит. Им же наша союзная повседневная офицерская форма казалась парадной и чужой.

К нам время от времени подходили капитаны и лейтенанты, подполковники и майоры:

– Эй, «чижики», в 180-й идёт кто-нибудь? – манера их разговора была совершенно особой, покровительственно-пренебрежительной. Но я уже знал об этом прозвище молодых и поэтому нисколько не обижался.

– В Джелалабад кто?.. Кандагар?.. Герат?..

Услышав «Герат», я скромно промяукал:

– Я в Герат.

Ко мне подошёл старший лейтенант с усами «под Мулявина».

– В 101-й, что ли? – он и пытался вроде смотреть на меня пренебрежительно, как положено старику на молодого, да не получалось: я намного возвышался над ним. Ростом старлей не вышел.

– Да.

– А вместо кого?

– Кажется, Котельникова… – я полез за своим предписанием, чтобы уточнить фамилию, но вспомнил, что сдал его вместе с паспортом.

– Ёпс! Вместо Коляна!

Старлей заулыбался:

– Замполит, значит?! В восьмую роту пойдешь. Ну, ладно, давай! До встречи в полку. Я сейчас улетаю. Там и познакомимся поближе. А Кольке скажу – пусть брагу ставит, – хлопнув меня по плечу, усатый помчался по своим делам.

Солдат проводил новеньких в казарму, которую назвал «модулем» – одноэтажный дощатый барак. Заняв койку, поставив около неё свои злосчастные чемоданы, я вышел на крыльцо. Попросил спички у рядом стоящего лейтенанта. Закурили.

– Ты куда дальше? – не хотелось молчать. У лейтенанта, видимо, было такое же настроение, как у меня. Он с радостью поддержал разговор:

– Я в Кундуз. А ты?

– В Герат.

– Я слышал, до Герата нет прямых самолётов. Только через Шинданд, – увидев на моём лице удивление, лейтенант добавил: – мужики на аэродроме говорили. Я случайно узнал.

– Ну, блин, опять не повезло! Какой такой Шинданд? Это далеко?

– Да я-то откуда знаю? Мы ж с тобой на одном борту прилетели. Меня Сергей зовут, – он протянул мне руку.

– Юра.

– Смотри! По-моему, все на обед пошли.

Серёга указал на офицеров, дружно потянувшихся к зданию, в котором сразу угадывалась столовая. Его догадку подтвердил наш знакомый солдат:

– На обед проходите, – сказал он нам, выйдя из модуля.

Первый обед в Кабуле сразу напомнил мне курсантские годы – невкусный постный суп, всё та же пшёнка большим плотным комком, несладкий чай. Одно поразило – полные тарелки мясной тушёнки посреди столов. В Союзе она была большим дефицитом. В дисбате я несколько раз получал сухпай, куда входила и тушёнка. Дома, мы с Ольгой разогревали её на сковороде, добавляли лучок и с неописуемым удовольствием лакомились этим простым блюдом. Если бы я знал, что уже совсем скоро тушёнка будет вызывать у меня скрытый желудочный протест, не ел бы её в первые дни так много.

После обеда Серёга ушёл к коменданту аэропорта узнавать о самолётах на Кундуз, а я сел в курилке на скамейку и стал разглядывать окрестности. В голове ещё не укладывалось, что я в Афганистане. Вокруг было все наше, советское, и это создавало ощущение защищённости и явно не заграничного присутствия. Где-то далеко взлётная полоса аэродрома упиралась в горы. Казалось, что вот там и была чужбина. За аэродромом стройными рядами расположились модули и армейские палатки. Было видно, что это боевая часть. Туда-сюда сновали БМП и БТР, пылили «Уралы». Взлетела пара вертолетов и стала кружить над нами, пуская яркие ракеты.

– Борт встречают, – сидящий рядом со мной прапорщик, судя по форме – «местный», смотрел в сторону большой горы. Видимо, как раз оттуда и должен был показаться самолёт.

– А что это за салют вертолёты пускают?

Прапор взглянул на меня и, наверное увидев во мне новичка, воспринял мой глупый вопрос без иронии. Доброжелательно ответил:

– Это они тепловые ракеты отстреливают. Щас семьдесят шестой будет заходить. Почтовик. Высота при посадке маленькая. Духи могут «Стингером» засадить. Вот вертушки и пускают отстрелы, чтоб, ежели что, ракета ушла в сторону.