Моя война

– Да не горюй ты так, лейтенант. Нет худа без добра! Зато в Афганистан не попадёшь. У нас специальный приказ министра обороны для дисциплинарных батальонов, по которому офицер после пяти лет службы в этой заднице сам выбирает себе место замены…

И я так твёрдо уверовал в могучую силу приказа министра, что просто исключил для себя возможность оказаться на афганской войне. По крайней мере в ближайшие годы. Поэтому то, что мне сказал по телефону замполит батальона, не испугало меня, не вогнало в состояние стресса или паники, а вызвало лишь недоумение.

– Фадеев! Мне позвонили из политуправления округа и дали распоряжение. Видите ли, у них там план замены… – Теплинский начал оправдываться передо мной. И это было так необычно для моего начальника, что мне стало неудобно.

– Я понял, товарищ майор. Завтра утром поеду в штаб округа.

Все новости в нашем гарнизоне разносились молниеносно. А уж тем более такая! Во всех квартирах разом зазвонили телефоны, траурным хором запричитали все жёны. Перепрыгнув через забор, примчался с соболезнованиями мой ротный. Единственный, кто в нашей части отвоевал два года в Афгане, секретарь партийной организации батальона майор Цымбарь тут же по телефону начал инструктировать меня по поводу, что брать и что не брать с собой. Вечером, когда это событие стало уже не новостью, а событием дня, вернулась с работы моя жена. Она единственная в городке ничего не знала и поэтому не могла понять тех жалостливо-сочувствующих взглядов, которыми встречали и провожали её подруги, когда шла она по направлению к нашему дому.

– Юр, у нас всё в порядке? Как Игорёк? – первое, что спросила она, закрыв за собой дверь.

– Всё нормально. Покушали, погуляли немного.

– А что это все так на меня смотрят? – Ольга начала раздеваться в прихожей.

– Смотрят? Соскучились! – я попробовал пошутить. Вышло не очень, – я завтра утром уезжаю в Ростов…

– Опять командировка?! Ты ведь только вернулся из этой Ковалёвки неделю назад.

Под Ростовом-на-Дону, в деревне Ковалёвке, рота осужденных из нашего дисциплинарного батальона строила какое-то хранилище. Офицеры периодически убывали туда на месяц нести службу. Вот в такой командировке я и был совсем недавно.

– Нет, не в Ковалёвку. Чуть дальше. Меня отправляют в Афганистан!

– Завтра?! – Оля взяла на руки сына. Застыла. И сразу превратилась в скульптуру «Мать и дитя». Ужас в глазах.

– Нет. Завтра только вызывают в Ростов для оформления документов. Дадут, наверное, время собраться.

Сказав жене «наверное», я был уверен, что времени до окончательного убытия у меня будет достаточно. Но я ошибся.

Заместитель начальника политуправления Северо-Кавказского военного округа генерал Зинченко говорил со мной как отец родной: называл по имени, чаю предлагал, о семье расспрашивал. И всё оттого, что прекрасно понимал – случай особый. Во-первых, нарушается приказ министра обороны, во-вторых, отправить этого лейтенанта в Ташкент необходимо через три дня, один из которых надо полностью посвятить оформлению загранпаспорта. Давил на партийную, комиссарскую сознательность: «Ты же коммунист, Фадеев!» В этом я тогда не сомневался, поэтому всё происходящее воспринимал как должное. Только одно обстоятельство серьёзно портило настроение – как же семья? Оставить Ольгу с маленьким сыном в нашем военном городке, в холодном бараке?! Такая абсурдная мысль мне даже в голову не приходила!

Домой я вернулся поздно вечером. В кармане у меня лежал синий служебный загранпаспорт и квитанция от телеграммы отцу: «Срочно приезжай за моими тчк Убываю в Афганистан тчк Юра тчк».

Весь следующий день я пробегал в батальоне, оформляя документы на убытие. А вечером к нам домой пришёл весь городок, чтобы душевно проводить меня на войну. Желали здоровья и удачи, бодрости духа и терпения. Как-то неубедительно для нас с Ольгой звучали слова, что два года – это пустяк: пролетят – не заметите!

Когда разошлись по домам сослуживцы, мы с женой сели за неубранный ещё стол и долго говорили обо всём. О каких-то пустяках, о грустном и весёлом – словно хотели наговориться на два года вперёд. Потом я взял гитару и спел несколько любимых Олькиных песен, записав их на магнитофон. Туда же, на кассету, произнёс трогательную речь, обращаясь ко всем родным, – попросил любить и не забывать меня, а в случае чего – всемерно помогать моей жене растить сына. Получилось пафосно и печально, как в индийском кино. Ольга всплакнула. В общем, все сценарные атрибуты расставания были соблюдены.