Моя война: Выжить вопреки. Испытания. Чужой

А через час мы вовсю копали землю, кидая ее снизу вверх и прихлопывая на бруствере. Удивило одно, ячеек как таковых почти не было. Копали окопы, устраивали блиндажи, только я не понял, из чего они накаты делать будут. В той «черенковой» роще материала нет точно, я бы видел.

К вечеру мои сомнения рассеялись, эти ухарцы, я имею в виду устроителей всего этого непотребства, запихали в эти недодоты гаубицы. На протяжении нашей траншеи их было аж три штуки. Причем возможности стрелять прямой наводкой у пушкарей не было. Значит, сыпанут несколько снарядов, когда враг будет далеко, и всё. Конечно, по сравнению с тем, что видел раньше, даже это было хорошо, все-таки пушки, сила, но как-то злоба продолжала накапливаться.

Вышло все еще хуже, чем я сам предполагал. Немцы вообще не появились перед нами. Зачем? Они тупо обошли нас, хоть и не с тыла, но с фланга тоже хорошо. Для них хорошо. А нам пришел звиздец. Надо отдать должное пушкарям, они все же смогли сделать пару залпов, перед тем как нас накрыли. Немцы, пустив вперед десяток танков, прощупали подступы и вызвали авиацию. Сколько по времени, не знаю, как-то не засекал, но думаю, что минут двадцать те точно кружили. «Лаптежники» завывали своими противными ревунами, заходили вдоль траншеи и поливали свинцом. Бомбы они сбросили сразу, на орудия, конечно, а дальше просто долбили из пушек и пулеметов. Вначале еще пытался осматриваться, даже приметил, что у нас, оказывается, зенитки есть. Три или четыре установки «максимов» пытались сопротивляться, но их давили жестко.

Когда осознал, что рев самолетов прекратился, понял, что застрял. Меня реально засыпало по самую шею. Рядом ворчал и пытался вылезти Иван. Как самый сильный из нашей тройки, он вытащил себя, а затем и нас с Егором. Речи о занятии позиций уже не шло, ни батальона, ни полка, в котором мы и находились, в помине не было. Кругом трупы, перевернутая земля, искореженные орудия – и стоны, крики, рев. Бляха, как же опять грустно и страшно! Меня вновь рвало, как и многих других. Кругом просто месиво из человеческих тел и грязи. Все смешалось, кони, люди… Лермонтов словно сам был на Бородинском поле, когда писал такие строки. Вот и мне сейчас кажется, что на всем поле, что раскинулось вокруг, нет живого места.

Ваня Бортник спас нам жизни. Позже оказалось, он был ранен, осколок вражеской бомбы застрял в мышцах правой ноги. Но парень смог вынести на себе двенадцать бойцов, прежде чем на наших бывших позициях появились немцы. Они даже не стреляли, просто шли вдоль перепаханной траншеи и смотрели по сторонам. Мы в это время были метрах в двухстах от бывших укреплений. Ваня нашел овражек и стащил нас туда. Прятаться было совершенно негде, поэтому мы даже и не рассчитывали, что останемся в живых.

Нас нашли под самый вечер. Черт бы побрал этих фрицев. Ну, ведь прошли днем, на фига на ночь глядя два ушлепка полезли вновь на поле боя? Ума не приложу. Наверное, мародеры. Ну и мы хороши. Нет бы спеленать их по-тихому, так нет же, у одного из бойцов, кого вытащил Иван, была винтовка. Вот тот и выстрелил сдуру. Ладно хоть попал. Второго пришлось валить уже догоняя. К тому времени я немного оклемался и был в норме. После выстрела в одного фашиста его напарник вдруг рванул бегом. Как оказалось, я был самым шустрым из всех, поэтому и рванул вслед за убегающим врагом. Между нами было метров двадцать, я понимал, что не догоню его, быстрее он к своим добежит, поэтому выхватил нож, что подобрал ранее, и с силой запустил в его сторону. И ведь надо же, попал! Только чуток не так, как надо было, но тут о таком приходилось лишь мечтать. Рукоять штык-ножа ударила фрица куда-то в спину, и тот машинально притормозил, да еще и обернулся. Может, подумал, что его догнали и ударили рукой? Так или иначе, но я все это время продолжал бежать. Когда наши с немцем глаза встретились, я был уже в двух метрах. Оттолкнувшись правой ногой и подлетев, я со всей дури, всем своим весом налетел на фрица. Тот даже мяукнуть не успел, не то что гавкнуть. Хватать за горло, как в кино, и пытаться задушить врага я не стал. Оказавшись сверху, принялся дубасить того по роже кулаками. Сколько было сил, столько и вкладывал в удары. Когда меня оттащили, это я осознал только когда понял, что руки больше ни в кого не упираются, остановился. Чуть позже пришел слух, и я разобрал:

– Да успокойся ты, фрицы рядом!

Я, приняв совет, застыл.

Чего? – На меня смотрели оба моих друга, открытые рты говорили об их удивлении.

– Где фрицы?

– Метров в трехстах танк стоит, там часовой вроде. Хорошо, что ты не дал немцу заорать сразу. Потом-то он уже и не мог, – пробормотал Егор.

– Чего было-то? – вытирая лицо руками, спросил я. Мне было как-то неприятно, что-то липкое текло по лицу и рукам, стекая по шее под одежду.

– Первый раз видел, как человек озверел! – выдохнул Иван. Это мне не послышалось, это он меня так обозвал? Это ведь именно он у нас был гроза фрицев в рукопашной, почему же он удивлен?

– Ты чего, Вань?

– Ты бы видел себя, – поморщился мой друг.