Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

По стихам Полякова, как по клавиатуре, можно пробежать всю его биографию и приметить все основные вехи духовного мужания. По ним, пусть и задним числом, можно догадаться об истоках его прозы, увидеть знакомые по этой прозе ситуации и бытовые сюжеты.

Я был инструктором райкома,
Райкома ВЛКСМ.
Я был в райкоме словно дома,
Знал всех и был известен всем.
Или:
Молоденький учитель,
Я у доски страдал,
А ученик-мучитель
Вопросы задавал.
Или:
Мне снится сон.
Уже в который раз:
Осенняя листва в морозной пыли,
Приспело увольнение в запас,
Друзья ушли,
а про меня забыли!

Поэт Ю. Поляков ещё раз убедил меня в том, как велико, как огромно значение в поэзии открытого лирического чувства. Как много искупает искренность и как она заразительна. В конце концов, я не знаю, что важнее – эстетическое наслаждение от поэзии или способность её делать читателя добрее. Разумеется, в идеале эти две ипостаси поэзии сливаются воедино.

В заключение разговора о поэте Юрии Полякове, который теперь уже стихов не пишет, я хочу процитировать его давние, написанные в 1975 году, полюбившиеся мне строчки:

Ты помнишь, мы в Мураново брели
Вслед за бегущей к горизонту тучей,
Нисколько не робея той земли,
Где жил поэт российский Фёдор Тютчев.
Шёл дождь из ярких солнечных лучей
Со звонким градом птичьих песнопений.
Он становился ярче, горячей,
И ветерок струился всё степенней.
До немоты прозрачная река.
Как из другого мира тени рыбьи.
Речной травой обвиты облака,
Плывущие в мгновенно-яркой зыби.
А солнце всё лилось, и всё лилось,
И эти струи нас с тобою грели.
Я из твоих выпутывал волос
Звенящие градинки звонких трелей.
И стёрлась непонятная черта,
Как будто бы пришёл конец разлуке.
И я впервые Тютчева читал,
Сменив слова на запахи и звуки.

К сожалению, поэты так редко пишут о счастье. Об этих самых, быть может, драгоценных мгновениях в человеческой жизни. Особенно редко они делают это сегодня.

Конечно, главная доля успеха выпала на прозаические произведения Ю. Полякова. И здесь пригодился «личный опыт». Но одно дело знать, и другое – решиться об этом написать. И армейская тема, да ещё со столь критическим уклоном, и особенно быт комсомольских аппаратчиков – даже трудно представить себе какого-нибудь маститого писателя, рискнувшего бы взяться за столь непрестижные и, в общем-то, с первого взгляда дохлые темы. Я уж не говорю о пресловутой педагогической. Во-первых, это темы заведомо социальные, во-вторых, если они и отражались в литературе, то непременно с лоснящимся от фальшивого жира советизированным враньём. И в-третьих, чтобы написать об этих срезах общественного пирога, необходимо было знать предмет изнутри, и не на время написания повести, как это делал, скажем, тот же Илья Штемлер (устраиваясь поработать в универмаг или таксопарк), а прожить часть своей жизни по-настоящему и учителем, и райкомовским функционером, и послужить в армии, хлебая вместе со всеми густой борщ дедовщины, а не заглядывая в казарму через плечо часового.

Решиться решился, но как это сделать интересным и нужным читателю, сделать фактом художественным?

Мне кажется, Ю. Поляков в чём-то даже и рассчитал свой успех, будучи не только практиком, но и теоретиком литературы (как-никак, кандидат филологических наук, имевший опыт литературоведческой работы). Взявшись за эти темы, он, видимо, понимал уже, от чего необходимо отказаться в своём творчестве, учтя богатый негативный опыт советской литературы. И прежде всего, как следует из первых повестей «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба», – от метода социалистического мифологизма (то есть социалистического реализма). Разве не соцмифологизм был любимым методом литературы на протяжении почти века, если начинать с «Матери» Горького Максима? Да что там литература, вся наша жизнь была сплошным мифотворческим шаманством!

К слову сказать, социалистический мифологизм, как ведущий метод, породил к жизни, совсем по принципу ответной реакции, мифологизм и иного толка.