Моя вторая мама. Том 1

– Что ты здесь делаешь?! – покрасневшими от бессонной ночи глазами он уставился на Иренэ, вошедшую, как ни в чем не бывало, в приемный покой больницы. На лице ее было выражение подходящего к случаю сострадания, но, конечно же, это был театр, игра, та игра, которую ему так нравилось разгадывать и которую Иренэ, честно говоря, не слишком и маскировала. Она видела, что его не провести, но все равно продолжала игру, и он, словно вовлеченный в водоворот, тоже играл, не зная, что игра эта может кончиться страшно…

– Ты не должна была сюда приходить!

– Позволь мне остаться. Твоя жена все равно не узнает.

– Ты словно… хищная птица. Мне это не нравится.

– Если Лусия умрет, никто больше не помешает нам быть вместе. Я права?

– Я не желаю об этом говорить. Это ужасно, то, что происходит. Я люблю Лусию…

– Ты хорошо к ней относишься. А это не одно и то же. Любишь ты меня, и сам это знаешь.

– Иренэ, ради Бога!

– Ты не виноват в том, что случилось…

– Причем тут – виноват или нет?

– Прошу тебя, Хуан Антонио… – Иренэ присела рядом с ним, и он понял, что никуда она отсюда не уйдет. – Мой долг быть с тобой в такую минуту. Или ты думаешь, твои родственники тебя поддержат?

Моника послушно сидела за столом, но, казалось, даже не замечала поставленной перед ней тарелки. Сердце Марии сжималось от жалости. Под глазами у девочки были темные круги: всю ночь она проплакала.

– Нужно поесть, Моника. Ты должна позавтракать, – в который уже раз повторила Мария.

– Я не хочу. Я хочу к маме. Пусть Игнасио отвезет меня.

– Сначала нужно дождаться папы, Моника. Посмотрим, что он скажет.

– Почему он не приезжает? Я хочу к маме. Ну, пожалуйста, пусть Игнасио отвезет меня…

– Твой папа скоро приедет. Моника взглянула Марии в глаза.

– Мама поправится, правда?

– Конечно, конечно, девочка… Ее обязательно вылечат, вот увидишь… Спой нам что-нибудь, Игнасио.

– Я спою «На заре», хотите? – Игнасио подмигнул Монике и откашлялся. – «На заре, на заре песню пел царь Давид…»

– Не надо! Я не хочу! – закричала Моника и выскочила из-за стола.

– Пошла бы в школу, поиграла с подружками, – предложила Мария.

– Я хочу к маме.

– Может, с куклой поиграешь, пока папа не вернулся? – спросил Игнасио.

– Глорита плачет и не хочет играть!

– Так поиграй с другими. Ты их совсем забыла. Давай, Моника, иди…

– Ладно, – Моника повернулась и пошла к двери. – Только если папа позвонит или приедет, вы мне скажите.

– Ну, конечно! – Мария и Игнасио облегченно переглянулись.

– Слава Богу, что вы вернулись, сеньор! – встретила Мария Хуана Антонио, заехавшего домой поесть и переодеться. – Моника совсем извелась.

– Я так и думал, что она не пойдет в школу…

– Какая уж тут школа, – вздохнула Мария. – Как там сеньора?

– Плохо, Мария. Она все еще без сознания…

– Я буду молиться за нее. Господь должен нам помочь.

– Знаешь, Мария… – Хуан Антонио с горечью взглянул на служанку. – Мне кажется… Господь хочет забрать ее к себе.

– Что вы такое говорите, сеньор! Сеньора Лусия не может умереть!

– О чем вы?! Мама умерла?! – Моника стояла в дверях и смотрела на отца широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Нет, Моника… Что ты… – Хуан Антонио подошел к ней и хотел обнять ее за плечи, но она вырвалась.

– Неправда! Я знаю… Она умерла.

– Если бы это было так, я бы тебе сказал.

– Я не хочу, чтобы она умирала, папочка! – Моника не выдержала и горько расплакалась.

Хуан Антонио обнял ее и, присев на диван, усадил к себе на колени.

– Ты должна успокоиться, Моника. Маме не понравилось бы, как ты себя ведешь…

– Я же ее так люблю…

– Я тоже ее люблю. Ну все… все, родная. Успокойся. А я приму душ, переоденусь и опять поеду в больницу.

– Возьми меня с собой…

– Послушай, Моника, – голос его стал строгим. Он редко разговаривал с дочерью таким тоном, и она притихла. – Возможно… Возможно, Моника… нас с тобой ждут трудные времена… Мы оба должны быть стойкими. Ты поняла меня, Моника?…

Глава 3

Даниэла сидела на том же месте, за своим столом, в своем кабинете… Все было точно так же, как несколько мгновений назад. И все было иначе. Вертикаль ее жизни вдруг надломилась, и она чувствовала, что еще немного, и все, что до сих пор составляло ее счастье, составляло ее саму – Даниэлу Лорентэ – лишится всякой опоры и рухнет вниз, в пропасть. Она бессознательно сопротивлялась этому чувству, мозг ее словно онемел, отказываясь воспринимать реальность, отказываясь верить услышанному, но все эти ухищрения разбивались о тихий, почти лишенный выражения голос посетительницы и круглые, невероятно живые, любопытные глаза малыша, которого та держала за руку.

– Вчера соседка принесла мне газету. Представляете, что я почувствовала, когда увидела там фотографию Альберто… рядом с вами…

– Господи, но это же невозможно, – пробормотала Даниэла. – Он не мог так поступить… Смотрите! – она показала женщине фотографию, которую держала в ящике стола. – Мы венчались в церкви… Все было так… прекрасно…

– Мы с ним тоже венчались в церкви… – сказала женщина. Она взглянула на малыша. – У нас с ним двое детей… Знаете… я всегда надеялась, что он ко мне вернется. Особенно, когда носила Рубена.