Толик. Да?
Мадам. Приедем — всего вдоволь, а потом, как деньги закончатся, вот эти котлетки едим.
Толик. Мы вагоны разгружать ходили, и нет чтобы деньги на еду тратить, так мы их на сигареты, выпивку, еще и на дискотеку.
Мадам. Так мы же тоже так же. Жили с детдомовскими, им, чтобы не пропивали, выдавали продуктами, а из продуктов — гречка, сахар, геркулес, мука. Так я долго после общаги не могла смотреть на гречку, да и на геркулес тоже.
Толик. Никогда бы не подумал, что вы тоже из наших.
Мадам. Так ведь столько лет прошло.
Толик. Но не забывается ведь.
Мадам. А когда сладенького захочется, из муки, сахара и воды делали лепешки и жарили на масле.
Толик. Да, да, их девчонки в духовке пекли, и только они в комнату, мы — цап-царап. А потом они сторожить начали. На чай приглашали.
Мадам. Какие же они вкусные были.
Подошла очередь мадам, она двигает груженую тележку ближе к кассе, выкладывает товар, после чего поворачивается к Толику, обмениваются улыбками, и она уходит. Толик, расплатившись, раскладывает продукты в пакеты, выходит из магазина, в это время заходит парень с велосипедом, Толик придерживает дверь, но, не дождавшись, пока тот зайдет, отпускает створку. Дверь с размаху бьет по велосипеду, велосипедист испуганно оглядывается.
Велосипедист
Как же мне стало стыдно, так стыдно, не объяснить словами. Я правда не хотел так делать, это произошло само собой, спонтанно, по привычке.
Не знаю уж, в какой момент я испугался, но мой страх, видимо, почуяла эта сволочь, которая, не успел я оглянуться, больно цапнула меня за ногу, при этом порвала брюки и, как ни в чем не бывало, шустро убежала— я даже не успел лягнуть ей в морду. Вернее, ему. Этого старого коротконогого кобеля все во дворе подкармливали и звали Мишкой, и такой подлости я от него никак не ожидал. Я сто, да какой сто — тысячу раз проходил мимо этой твари, и вот именно сегодня она внезапно выскочила из-за гаража. Нога болела, я задрал штанину, на месте укуса был синяк с кулак и остались следы от зубов. Ну хорошо хоть раны нет, не надо бежать, делать прививку от бешенства. А то хрен знает, чего ожидать от этих бродячих собак. У штанины была более горькая участь, не до конца оторванный лоскут висел на штанине, и починить, чтобы не было заметно, навряд ли удастся. Прибить его мало!
Толик. входит в квартиру.
Таня
Толик. Дела подождут.
Таня
Толик
Таня. А кто такая Арина Сухова?
Толик. Одноклассница.
Таня
Толик. Ты же любишь лошадей, вот и почитаешь.
Таня. Люблю? Я их видела-то всего пару раз вживую, и то каких-то истощенных возле зоопарка. Ну ладно, полюблю, значит.
Толик. Ты еще говорила, что в прошлой жизни, наверное, была лошадью, помнишь?
Таня. Не говорила я тебе такого. Это тебе, наверно, Арина говорила.
Толик. Пошутила? Я эту Арину сто лет не видел.
Таня. Тогда уж лучше быть лошадью.
Толик. Ничего подобного, если бы не было плесени, никогда бы не придумали антибиотик. Мой дед бы умер от заражения крови, а отец — от двусторонней пневмонии легких, из-за чего я бы не появился на свет и мы бы с тобой никогда не встретились.
Таня. Как все сложно.
Толик. Да, думать вообще вредно.
Таня. Я тороплюсь.
Толик. И даже не соскучилась? А мы же уже больше недели не виделись.
Таня. Ну правда, я Наташке обещала.
Толик. А что с ней? Умирает?
Таня. Депрессия.
Толик. Может, у меня тоже она самая. Смотри.
Таня. Ничего себе. Это кто тебя так?
Толик. Догадайся. Вот так ты меня и любишь, ничего не замечаешь.
Таня. Бедненький. Больно?