Моя желанная студентка

Я мысленно даю себе по лбу, одергиваю от неуместных мыслей и прошу Диану покинуть кабинет. Девушка, понурив голову и опустив плечи, выходит из аудитории, демонстрируя чудеса плохой игры, но чтобы ее подбодрить, и не показаться совсем уж бесчувственным чурбаном, даю ей маленькую надежду:

— Если будет совсем туго с репетитором, можешь подойти через пару месяцев, ближе к концу первого семестра.

— Правда?! — Она удивленно оборачивается и вглядывается в мое лицо. — Спасибо, Станислав Юрьевич! Я очень рада.

Мои пальцы оказываются в ее ледяных ладошках, а в голубых глазах читается хитрость. Опасаясь, как бы ее жест не вызвал подозрений, я мягко избавляюсь от захвата и чуть холоднее произношу:

— У меня среди знакомых есть прекрасные специалисты, которым иногда нечего делать. Кого-нибудь тебе подберем.

Ее энтузиазм гаснет, хотя заискивать она не перестает. Зато я обозначаю границы, через которые переступать не хочется. Почему так? Отчего подозреваю неладное? У меня перед глазами есть наглядный пример того, как подобные отношения, даже чисто профессиональные, могут испоганить жизнь человека. Буров давно преподавал бы, если бы не один весьма досадный случай со студенткой.

Я оставляю девушку в одиночестве, а сам отправляюсь за своим пальто. Но в коридоре сталкиваюсь с Судаковой, заведующей кафедрой.

— Ой, Станислав Юрьевич, как хорошо, что я вас встретила. Тут такое дело…

Елена Григорьевна выпучивает глаза и сокрушенно качает головой. Затем картинно выдыхает:

— Ваша студентка, Станислав Юрьевич, просто крайне невоспитанная особа.

Я сразу думаю о Диане. Неужели она и к другим преподавателям полезла с просьбой о репетиторстве и двусмысленным намеком? Если это так, то придется решать проблему долгим разговором. А мне лень. Хоть бы один человек подумал, насколько мне в тягость что-то делать, особенно после последней неудачи, позорного провала, просто катастрофической неудачи в личной жизни и на работе. Нет, никто не думает. А между прочим, тут страдает одинокий Граф.

— Я вчера подошла к ней по-человечески, — тем временем продолжает жаловаться Судакова. — Постаралась дать взрослый адекватный совет, а это девчонка даже не удосужилась поддержать разговор. Я понимаю, сейчас молодежь свободных нравов, но, может, она вас послушает?

— Вы о ком? — уточняю, на всякий случай.

— О Валевской, конечно же! Вы разве не в курсе? В газете, в новостях, в интернете, на телевидении — везде мелькает наша студентка, дочь одного из многоуважаемых людей научного сообщества, доктора наук, между прочим! Это же позор! До сих пор перед глазами отвратительное лимонное платье, которое едва прикрывает ноги.

Я теряюсь. Так вот почему Вероника оказалась на улице. Старый маразматик не потерпел удара по репутации и возможно чем-то пригрозил. Или он действительно сам выставил ее за дверь? Судя по смс-сообщению, которое я прочитал этим утром, то скорее второе. Похоже, у меня появляется все больше причин его ненавидеть.

— Что вы ей сказали?

— Ну как же, — хмурится женщина, — про порчу репутации. Она же часть нашего университета, и если родители недоглядели, то мы обязаны хотя бы попробовать ее образумить. Тот же Вишневский! Я не против развлечений, но имя нашего университета не должно мелькать под скандальными заголовками.

Я начинаю понимать, почему вчера Вероника не дождалась меня на парковке и, несмотря на непогоду, сидела в одиночестве. Вместо участия на нее навалились ненависть близких и общественная мораль. А в такие моменты, когда человек оступился, ему нужно вовсе не это. Он способен сам сделать выводы, сам достичь согласия со своей совестью и разумом, выбрать правильный путь, пойти вперед, только надо дать ему верный толчок. Все же вокруг в обвинительном жесте ткнули пальцем. Правда, есть надежда, что вчера я сумел достучаться, действуя несколько другими методами.

— Валевская простудилась, Елена Григорьевна. — Женщина тут же удивленно вздергивает тонкие брови, но мне следует заранее предупредить неверные выводы. — Еще вчера на паре она чувствовала себя не лучшим образом. Не знаю, когда состоялся ваш разговор, но, думаю, ей просто было не до него из-за самочувствия.

Судакова снова хмурится.

— Но вы не переживайте, как только Вероника вернется в университет, я побеседую с ней.

— Как бы это не было воспалением хитрости, — качает она головой.

— Сомневаюсь. У нее был высокий жар, — встаю на защиту и тут же демонстративно смотрю на часы. — Простите, Елена Григорьевна, но мне пора в лабораторию.

— Ой! — вдруг жалостливо говорит Судакова. — Я слышала о случившемся. Поговаривают, ваша жена ушла от вас, забрав важный проект. Я не была на съезде, но муж рассказал, что вы собирались в следующем году представить блестящий доклад, но вас бессовестно опередил…

— Это всего лишь сплетни, — прерываю ее, пока она не сказала лишнего. Ведь стоит человеку что-то произнести вслух, как он неосознанно начинает в это верить. — Не верьте всему, что говорят. Всего доброго.