Моя жена, ее любовники и жертвы

Вечером, когда офис опустел, Маришка вошла в Борькин кабинет. Он сидел в своем директорском кресле, а перед ним на столе стояла полупустая бутылка коньяку и пустой стакан.

– Хочешь? – Он указал на бутылку.

Казалось, Борька ждал ее.

Она взяла со стеллажа чистый стакан, плеснула в него жидкости – на палец – и опрокинула его в рот. Сдержала судорогу на лице, огляделась, села в кресло у директорского стола.

– Марина, за что это со мной произошло? – спросил он.

– Это ни за что, Боренька, это просто произошло. – Маришка была хорошо подкована на эту тему. – А мои родители? За что у меня их забрали?

Боб не нашел слов ответить.

Маришка встала с кресла, обошла стол, приблизилась вплотную к Бобу, прижала его лицо к своему животу чуть ниже груди. Он обхватил ее талию и замер, горячо дыша ей в платье. От его дыхания, от запаха его черных взлохмаченных волос, разгоряченной алкоголем кожи, крепкого тесного объятия Маринка стала терять способность рассуждать.

Он чуть повернул голову, вжавшись в ее тело колкой от щетины щекой, и сказал:

– Когда нашли Машеньку, я подумал, что тот стакан, который был на пирсе, она принесла. Но потом сообразил, что она отошла от костра в туалет, значит – без стакана. Получается, кто-то был с Машенькой на пирсе, когда она упала в воду. Или столкнул ее…

Маринка взяла его голову в ладони и, заглянув в глубь его покрасневших глаз, в самые зрачки, склонилась к его лицу, его губам. Их теплота была такой же, как и много лет назад, только с коньячным привкусом.

– Все будет хорошо, – сказала она, прервав поцелуй. – Все будет хорошо.

На нем была черная трикотажная футболка, не помешавшая Маришке дотронуться губами до его шеи, и не просто дотронуться, а слегка прикусить его чуть солоноватую кожу, заставить удивленно вздрогнуть. Она хотела, чтобы он понял, что происходит, чтобы это не произошло будто в тумане, малоосмысленным актом утешительного секса.

– Что ты делаешь? – с ужасом спросил ее Борька, когда Маринкины нервные пальцы резким движением расстегнули ремень его джинсов.

Она не ответила, а только подняла глаза, притягивая его взгляд и все его помыслы к себе. Она не отпускала его ни на секунду, склоняясь над его коленями, поднимаясь вверх губами от живота к горлу, выпивая его дыхание голодным поцелуем, отдаваясь ему, а точнее – овладевая им, замораживая его душу.

И Борька, ослепленный болью, будто он взглянул на солнце в июльский полдень, не нашел сил сопротивляться. Более того, он не хотел. Маринкино змеиное тело словно заслонило – хотя бы на время – его горе, а что будет потом, он все равно не мог бы себе представить.

Впрочем, не стоило и сомневаться: потом будет дикое чувство вины перед лучшим другом – это во-первых. Будет удивление – как Маринка могла сделать такое в такой момент? И только третьим в списке мучений будет эта строка: «Машенька». Из-за Маринки Бобу будет в два раза больнее и в два раза легче пережить свое несчастье.

…Его разорвало вспышкой наслаждения в клочья, а она лишь один раз скрипнула зубами и отпустила его взгляд, отпустила его душу из своих маленьких жестких пальцев.

* * *

Миновала осень и половина зимы. В феврале Маринка застудила яичники. Причем и сама не поняла, как такое могло с ней произойти – она тепло одевалась, не мерзла на остановках. Но все болело, весь низ живота и поясница, да еще неприятно мутило. Знакомая уже гинеколог, красавица с рыжими волосами, осмотрела Маринку и назначила лечение. Выписывая рецепты, она поинтересовалась, не удалось ли решить жилищную проблему.

Маришка тоскливо вздохнула. Доктор постаралась ее ободрить:

– Вы еще молоды, все будет хорошо.

Домой Маринка пришла на взводе: ей вовсе не казалось, что все хоть когда-нибудь будет хорошо. Мишка в последнее время часто задерживался на работе, оснащая своих клиентов страшно нужным программным оборудованием, и без него Маришке особенно нерадостно было находиться в квартире Ложкиных.

Она вошла в кухню. В отсутствие сына Римма Олеговна ленилась накрывать стол к семейному ужину, что Маришке было, в общем-то, на руку, но, заслышав шаги невестки, свекровь тут же прибежала, рекламируя картошку с жареным луком.

Запах жареного лука Маринка не выносила! Загаженные уличные туалеты вызывали в ней меньше омерзения, чем жареный лук. Маришка знала, что свекровь в курсе ее вкусовых пристрастий, но в том-то и был прикол: сейчас она откажется есть картошку, а потом будет слушать весь вечер комментарии дорогой свекрови. А именно сегодня, в этот обычный вечер, Маришка чувствовала себя минным полем, на которое лучше бы Римме Олеговне не ступать.

– Спасибо, не хочу картошку… – отказалась Маришка тихо, в отчаянии оглядывая кухню, ища шанс к спасению.

– А почему? – удивилась Римма Олеговна, не испытывая ни толики удивления.

И тут Марина увидела на кухонном столе трубку радиотелефона. Эту прогрессивную штуку они с Мишкой купили месяц назад, и черная трубка пришлась свекрови по вкусу. Теперь она могла делиться с подругами всеми своими мыслями о невестке, с учетом ее местоположения в квартире.

– Мне позвонить надо, – сказала Маринка. – Потом и поем.