Моя жизнь

Я серьезно обдумал трудное положение, в котором оказался. По моим представлениям, корни проблемы были таковы: сотрудники Белого дома имели небольшой опыт и слишком мало контактов со сложившимися центрами влияния в Вашингтоне; мы стремились одновременно решить слишком много задач, что создавало ощущение неразберихи и не формировало у народа представления о том, чего мы реально добились; отсутствие четкого и ясного освещения нашей деятельности в печати приводило к тому, что из-за второстепенных проблем создавалось впечатление, будто я руководил страной как сторонник левых позиций в культурном и политическом планах, а не как энергичный центрист, как я обещал. Это впечатление усиливалось из-за беспрерывных нападок республиканцев, постоянно твердивших, что моя бюджетная программа предусматривает только значительное увеличение налогов и ничего больше, а также из-за того, что я не вижу существующих серьезных политических препятствий. Получив на выборах 43 процента голосов, я недооценил, насколько трудно будет изменить ситуацию в Вашингтоне после того, как двенадцать лет проводился совершенно другой курс, и насколько раздражающими в политическом и даже в психологическом отношении могут быть перемены для основных игроков в Вашингтоне. Многие республиканцы, прежде всего, не считали мое президентство законным и действовали соответственно; и Конгресс, где демократическое большинство поступало по-своему, а республиканское меньшинство всячески старалось доказать, что я слишком либерален и не могу управлять страной, был не способен принимать все законопроекты, за которые я выступал, так быстро, как мне бы этого хотелось.

Я понимал, что должен что-то изменить, но, как и все люди, обнаружил, насколько это труднее сделать самому, чем рекомендовать другим. Тем не менее мне удалось добиться двух особенно полезных изменений. Я убедил Дэвида Гергена, своего друга по «Ренессансным уикендам» и ветерана трех республиканских администраций, прийти на работу в Белый дом в качестве советника президента, чтобы помочь нам в решении организационных вопросов и устанавлении контактов. У него была своя колонка в журнале U.S. News & World Report, в которой Дэвид давал содержательные советы; некоторые из них носили характер критики, но я с ними соглашался; ему нравился Мак Макларти, и он относился к нему с уважением; Дэвид был честным представителем вашингтонского истеблишмента, человеком, который думал и считал очки точно так же, как те, кто к этому истеблишменту принадлежал, и во имя страны желал нам успеха. На протяжении нескольких следующих месяцев Дэвид Герген оказывал стабилизирующее влияние на ситуацию в Белом доме. Он принял меры для улучшения отношений с прессой, восстановив прямой доступ ее представителей к отделу связей Белого дома с общественностью, что нам следовало сделать гораздо раньше.

Помимо назначения Гергена, мы приняли решение о некоторых других кадровых изменениях: Марк Гиран, способный и популярный заместитель Мака Макларти, руководителя аппарата сотрудников Белого дома, должен был сменить Джорджа Стефанопулоса на посту директора отдела связей, Ди Ди Майерс оставалась пресс-секретарем, и ей поручалось проведение ежедневных брифингов; а Джордж должен был занять новую должность высокопоставленного советника, чтобы помогать мне координировать политику, стратегию и принимать повседневные решения. Сначала он был огорчен тем, что ему больше не надо будет проводить ежедневные брифинги для представителей печати, однако вскоре стал прекрасно справляться со своими новыми обязанностями, в значительной степени напоминавшими то, чем он занимался во время предвыборной кампании. Джордж выполнял эту работу так хорошо, что его влияние и авторитет в Белом доме возросли.

Среди других позитивных перемен было то, что мы разгрузили мой рабочий график, высвободив два часа в середине большинства дней недели, чтобы я получил возможность читать, размышлять, отдыхать и звонить по телефону. Для меня это имело очень большое значение.

К концу месяца ситуация улучшилась, когда Палата представителей 219 голосами против 213 приняла мой бюджет. Затем он был передан на рассмотрение Сената, который сразу же отменил энергетический налог, заменив его увеличением налога на бензин на 3,4 цента за галлон, и еще больше урезал статьи расходов. Плохой новостью было то, что налог на бензин будет в меньшей степени способствовать энергосбережению, чем энергетический налог; хорошей новостью — то, что это обойдется дешевле американцам из среднего класса и будет стоить всего лишь около 33 долларов в год.