Моя жизнь

Воспользовавшись удобным моментом, я сказал Бецигу:

— Когда мы договаривались с вами, я просил платить мне сорок долларов в неделю, вы дали мне пятнадцать, плату ученика. Не время ли теперь поговорить о повышении моей заработной платы?

— Хорошо, — ответил Бециг, — я буду платить вам двадцать долларов, пока вы не придумаете нам еще что-нибудь интересное.

Вот так и протекала моя новая жизнь — за столом в конторе весь день. А дома? С утра мы с Броутоном стряпали себе завтрак, вечером ужин. Общая сумма моих расходов не превышала пяти долларов. Я расплатился со своими долгами и начал откладывать деньги.

Вечерами я писал рассказы о животных и мечтал увидеть их напечатанными. Но писать, когда рядом с тобой живет разговорчивый товарищ, трудно.

Однажды, когда Броутон вернулся домой, после того как неделю отсутствовал, я сказал ему очень осторожно, боясь обидеть его, что мне нужно жить одному, чтобы иметь возможность писать. Хотя товарищу это и не понравилось, все же мы расстались друзьями.

В тиши вечеров я написал несколько рассказов: «Бенни и лисица», «Кролик на лыжах» и другие. Один за другим они стали появляться в разных журналах.

Наступила весна. Меня снова потянуло в прерию.

Я пошел к своему шефу и сказал, что собираюсь уехать из Нью-Йорка. Бециг был очень озадачен и спросил меня, не останусь ли я, если он будет платить мне двадцать пять долларов в неделю.

Дело было не в деньгах — прерия звала к себе, и никакие силы не могли остановить меня.

Я покинул Нью-Йорк с легким сердцем — теперь я знал, что в любое время могу заработать себе на кусок хлеба кистью и пером.

Как бодряще, как радостно это чувство, может понять лишь тот, кому недавно исполнилось двадцать три года и кто считал себя полным неудачником в жизни.

Глава XX Свобода и радость

1884 год навсегда останется в моей памяти как лучшее время моей молодости. Здоровье мое было в цветущем состоянии, я чувствовал избыток духовных и физических сил. Со мной были мои книги, мои птицы — все, о чем я мечтал.

Итак, я снова в Кербери. Мой старый, потрепанный дневник опять лежит передо мной. В нем наспех занесенные заметки, грубые, но выразительные зарисовки новых видов зверей и птиц.

Я остановлюсь здесь только на одной записи, которая будит во мне особенно дорогие воспоминания: