Моя жизнь

Мне не пришлось принимать никаких решений. Я так и не получила приглашения. Я была не в его вкусе. Так что бедный Карл Фрёлих зря так нервничал.

Нацистское давление проявляло себя тогда в Германии во всем. Я вспоминаю свою симпатичную учительницу, преподававшую сценический диалог. Она была резко настроена против Гитлера. В один из дней, когда все должны были вывешивать в окнах нацистские флаги (это бывало в дни выездов Гитлера или нацистских праздников), она флаг не вывесила. Нацисты вломились в ее квартиру и спросили:

— Почему не вывешен флаг?

— У меня его нет, — отвечала она.

— Купите, — настаивали они.

— Я очень мало зарабатываю уроками немецкого, и у меня на руках маленький сын.

— Это не оправдание. В следующий раз чтобы флаг был.

Она не обратила на это никакого внимания. Наступил следующий их праздник. Флаг она не вывесила, и в тот же день все окна ее квартиры оказались разбитыми. Она вставила стекла, но флаг по-прежнему отсутствовал. Следующий праздник — снова разбитые стекла. Мало того, маленький сын стал возвращаться из школы избитым. Ей ничего не оставалось, как пойти и купить флаг, вставить стекла и теперь уже вывешивать его в каждый положенный день. Они победили.

Мой главный партнер, Ганс Сонкер, как-то отвел меня в сторону и сказал: «Ингрид, выслушай меня внимательно. Ты думаешь, нам это нравится больше, чем тебе? Но что мы можем сделать? Люди все время исчезают. Мы протестуем, но мы рискуем не только своей жизнью, но и жизнью своих родных, друзей. Мы знаем, что не только евреи находятся в жутком положении, но и каждый, кто осмеливается выступить против режима. Людей сажают в лагеря. И потом — никаких известий. Уже перешептываются: «Где это? Что это за лагеря?» Мы не осмеливаемся даже самих себя спросить, что происходит... Вся Германия напугана до смерти».

Я покидала Германию без всякого сожаления. Карл Фрёлих был доволен моим отъездом, поскольку знал, что из-за беременности я скоро не влезу ни в одно платье. Он поспешил снять последние сцены.

Петер увез Ингрид из Берлина в своем маленьком автомобиле. Они отправились в поездку по Европе. Это было последнее мирное лето. Скоро все будет охвачено войной. Те чудные летние дни надолго остались в памяти Ингрид. В Париже она зашла в магазин, где Шарлотта Корде купила за два франка нож, чтобы поразить им свою жертву. Потом был Монте-Карло. Молодые, веселые, счастливые Петер и Ингрид кружились в танцзале казино, жевали пирожки в перерыве между вальсами и фокстротами. Здесь же они повстречали своих соотечественников — симпатичных, среднего возраста шведов, которые все время восхищались: «Что за чудесная пара. И как им удается так танцевать и выглядеть такими стройными и красивыми...»

Это ей запомнилось больше всего. Она до сих пор улыбается, вспоминая те дни: «Стройные, это я-то, на восьмом месяце беременности».

Да, предстоящее событие было чревато многими хлопотами. Но ведь после родов, принимая во внимание ее прекрасное здоровье и выносливость, она сможет, пока будет кормить ребенка, репетировать следующую роль, ведь у нее еще было два контракта с «УФА».

Но по возвращении в Швецию Петер пришел в контору Хелмера Енвала, агента Ингрид, и сказал, что контракт с «УФА» нужно убрать в долгий ящик, а лучше бы и вообще аннулировать. В сложившихся обстоятельствах лучше не искать контактов с нацистской Германией. Не мог бы Хелмер найти что-нибудь подходящее в Англии или Америке — где угодно, только не в обреченной на гибель Центральной Европе?

Надо было искать работу. Несколько предложений пришло из Голливуда. Но они исходили от студий «Фокс», «Парамаунт», «РКО», то есть тех голливудских компаний, которые имели во всей Европе агентов, хватавших каждого, кто хоть чем-нибудь выделялся. Они не предлагали ролей, не называли имен режиссеров, они говорили лишь об условиях контрактов, по которым актер или актриса были связаны с компанией в течение семи лет. В Голливуде они могли быть брошены в любой фильм, на любую роль, которые кинобоссы сочтут для них пригодными. Можно было потратить все семь лет, играя крошечные роли горничных или дворецких. Поэтому я сказала им всем «нет».

Между тем подходило время родов. Я считала, что замужняя женщина, конечно же, должна иметь ребенка. Мне никогда не приходило в голову, что это может помешать моей карьере. Позже, прибыв в Америку, я была удивлена тем, какую шоковую реакцию производит на окружающих известие о моем малыше. «Ребенок! Но вы могли испортить фигуру! Вы можете разрушить представление о вас как о прелестной молодой кинозвезде. И пожалуйста, не фотографируйтесь вместе с ребенком, не упоминайте в разговоре, что вы — мать». В те дни голливудские кинозвезды усыновляли детей, если хотели их иметь; собственного младенца они себе позволить не могли.