Моя жизнь

Однажды я присутствовала при сцене приступа ярости у Гедды Хупер. Это было на приеме, который устраивала Соня Хени. Соня принадлежала к самому высокому кругу, поэтому ее приемы входили в разряд наиболее блестящих в Голливуде: ужины у плавательного бассейна, оркестры, дорогие сувениры для гостей, масса игр с ценными призами — все безумно элегантно. Еда специально доставлялась из Норвегии. Я сидела рядом с Джин Тирни. Она была беременна, хотя при взгляде на нее вы бы никогда этого не сказали. Подошла Гедда Хупер. Она была в бешенстве. «Что я слышу? Вы ждете ребенка — и не сказали мне об этом ни слова?» Джин была изумлена. «Послушайте, Гедда, я сама не была уверена в этом до недавнего времени, и потом, я думаю, есть такие вещи, о которых я вовсе не должна cpaзу же оповещать вас». Но Гедда вовсе не собиралась обращать это в шутку. «Подождите, пока выйдет следующий ваш фильм, — огрызнулась она. — Тогда уж не ждите от меня ничего хорошего». Рядом с Лоуэллой Парсонс и Геддой Хупер нельзя было высидеть и двух минут, чтобы они не помчались к телефону с сообщением об очередном вашем высказывании.

Думаю, что именно в Бенедикт-Каньон наша семейная жизнь начала давать трещину. Наверное, большую роль сыграло то обстоятельство, что нам на самом деле пришлось жить вместе.

В личной жизни, если сравнивать ее с моей актерской жизнью, я, если так можно выразиться, не совсем твердо стояла на ногах, немножко трусила. За меня все сделал Петер. Он мне говорил, что делать и что говорить.

Я во всем следовала его советам — ведь он хотел сделать лучше. Он снял с моих плеч всю тяжесть, освободив меня для работы над ролями. Я должна рано ложиться спать, чтобы утром хорошо выглядеть. Все это привело к тому, что я не имела никакого понятия о массе вещей, существовавших в реальной жизни. Они меня просто пугали. Часто после какого-то моего интервью Петер говорил, что я сказала совсем не то, что надо было, что я вообще слишком болтлива и могла бы кое-чему поучиться у Гарбо. Гарбо, кстати, вообще ничего не говорила. Я пыталась объяснить ему, что я не обладаю многими качествами Гарбо. Мне нравится разговаривать с людьми, нравится общаться с ними. Мне казалось, что такое общение позволяет собеседнику лучше понять тебя. Правда, жизнь показала, как я на этот счет заблуждалась.

Иногда, возвращаясь из гостей, Петер говорил мне: «Тебе не следовало так много говорить. У тебя умное лицо, пусть люди думают, что ты умна. А когда ты начинаешь болтать, то говоришь много всякой чепухи». Поэтому в его присутствии я старалась говорить как можно меньше, чтобы не выслушивать его недовольные замечания по пути домой.

Петер боялся, что, попав в Голливуд, я возомню себя настоящей звездой, тогда как мне хотелось, чтобы я продолжала считать себя самой обычной актрисой. Но ведь так всегда и было: я считала себя заурядной актрисой, старавшейся совершенствоваться. Его похвалы были всегда крайне сдержанны; поскольку, как он считал, вокруг полно людей, готовых меня славословить, его задача — устанавливать такое равновесие, при котором эти похвалы не смогут вскружить мне голову. «Неплохо» — это была самая высокая оценка в устах Петера, на которую я могла рассчитывать. Слово «хорошо» относилось к разряду запретных преувеличений.

Вслед за Айрин он совершенно искренне предостерегал меня: «Ты должна быть крайне осторожна со всеми этими красивыми кавалерами. Все они только притворяются, что влюблены в тебя, а на самом деле все высчитывают. Но тебе надо всегда подумать, что же за этим стоит. Реклама. Их реклама: попасть в газеты, чтобы потом о них заговорили. Так что будь осторожна».

— Ты хочешь сказать, что единственный человек в мире, который влюблен в меня самое, а вовсе не потому, что я знаменитая актриса, — это ты? — спросила я.

— Да, я в этом уверен, — ответил Петер, и я ужасно расстроилась. Довольно долго я верила ему.

Он был убежден, что со всеми ведущими партнерами меня связывают любовные приключения. Да, они были очень красивы. Некоторые из них очень привлекали меня, некоторых привлекала я. Но любовных отношений не было.

Рут однажды мудро заметила: «Своего партнера она любит как раз настолько, чтобы любовные сцены выглядели естественно». Кто не был влюблен в Кэри Гранта, Гари Купера, Спенсера Треси? Наверное, половина женщин в мире. Но только с очень немногими из них я общалась вне студии.

Порою Петер ужасно раздражал меня. Пока я рассказывала ему о том, что происходит на студии, считая все это интересным, он обычно вставлял: «Не морщи лоб», я отвечала: «Хорошо, хорошо» — и продолжала свой рассказ. Через одну-две минуты он повторял: «Ты опять морщишь лоб» или: «Сиди прямо».

Я старалась не морщить лоб, сидеть прямо, но где-то внутри возникало неприятное подозрение, что он совсем меня не слушает, что его больше волнует, морщу ли я лоб, как сижу, как двигаются мои пальцы. И как-то я заметила: «Наверное, когда я буду умирать, ты будешь сидеть у моей постели и говорить, чтобы я не морщила лоб».