Моя жизнь

Он приехал. Я прочитала пьесу. По словам автора, занавес нью-йоркской сцены готов подняться, а труппа только и ждет начала репетиций «Жанны д’Арк». У актеров были все возможности, чтобы сломать голову в поисках подходящей манеры игры, да и у режиссера тоже. Б пьесе было ужасающе много рассуждений о современной политике, о свободе театра, переплетающихся с историей самой Жанны. По-моему, там было совсем мало Жанны, зато слишком много политики. Но я решила, что смогу воздействовать на Максуэла и позднее поставить все на свое место. Главное я наконец-то обрела Жанну.

Я пошла к Селзнику. «Дэвид, у меня есть прекрасная пьеса. Я закончила «Дурную славу». Сейчас вы не собираетесь снимать меня. Могу я заняться пьесой?»

Дэвид, казалось, не возражал. Мой контракт с ним истекал, и он старался баловать меня, поскольку никогда не верил, что я могу его оставить. Мы подсчитали, что на пьесу уйдет около девяти месяцев: репетиции, премьеры в разных городах, сезон в Нью-Йорке.

Начались бесконечные переговоры о контракте с Максуэлом. Однажды Андерсон, все еще находившийся в Голливуде, пришел ко мне и сказал: «Я вижу, вы не собираетесь играть в моей пьесе. Я понял, что нельзя связываться с людьми, работающими в кино, потому что у них слишком много проблем и слишком мало времени. Я знаю, что вы не виноваты, но с этих пор я буду держаться людей театра. Завтра я возвращаюсь в Нью-Йорк. Мне доставила огромное удовольствие встреча с вами. И, если вы будете столь любезны, я бы хотел еще раз побывать на Тихоокеанском побережье».

Мы ехали в моем маленьком автомобиле вдоль побережья. Выйдя из машины, мы прошли немного, сели на песок, и я сказала:

— Макс, у вас с собой контракт на «Жанну»?

— Он лежит в кармане, — ответил он, взглянув на меня.

— Дайте-ка его мне, я подпишу, — сказала я.

Так, на песчаном побережье Санта-Моники, я подписала контракт. Он снова взглянул на меня и сказал:

— Вы понимаете, что сейчас сделали? Вы же теперь повязаны.

— Очень хорошо, — ответила я. Мне все равно. Я намерена сыграть эту роль.

На следующий день дискуссии о контракте продолжались. Максуэл подмигивал мне, а я ему. Потом он уехал в Нью-Йорк. В конце концов Петер, придя домой, объявил: «Ну вот, теперь они готовы к тому, чтобы ты подписала контракт». На что я ответила: «Я уже сделала это. Наверное, я предугадала их решение».

Я никогда не работала только ради денег. И всегда получала удовольствие от того, что именно в данный момент казалось нужным и необходимым. А если при этом можно было еще и получить деньги, то тем лучше. Но во главе угла для меня всегда стояла все-таки роль, а не деньги.

Тем не менее, когда срок моего контракта с Дэвидом истек, я поняла, что имею полное право на часть денег, которые он заработал, сдавая меня напрокат.

Контракт кончается, Дэвид, — сказала я ему. — Я бы хотела получить часть заработанных денег». Он разозлился, поскольку всегда считал, как писал однажды в длинном послании, что вытащил меня «из мрака неизвестности к звездным вершинам». Меня очень расстроил его гнев, потому что Дэвид был для меня всем: отцом, проводником, предводителем, и у меня осталось горькое чувство от того, что он не захотел больше со мной разговаривать, наговорив сначала кучу гадких вещей о моей неблагодарности.

В 1946 году Ингрид впервые снялась как независимая актриса в фильме «Триумфальная арка». Нью-йоркские репетиции и премьера «Жанны» были запланированы лишь на осень.

Предложение пришло от новой компании, «Интерпрайз филм». Ее учредители были полны благородных намерений создавать высокохудожественные фильмы и делить прибыль между директоратом, сценаристами, режиссерами, актерами и техническими работниками — если, конечно, будет что делить, «Триумфальная арка» была их первым опытом, и для работы над этим фильмом они собрали блистательную труппу. Основой картины стал роман известного немецкого писателя Эриха Марии Ремарка. Ремарк, автор всемирно известного бестселлера «На Западном фронте без перемен», переехал в Париж, а в 1946 году, намереваясь принять американское гражданство, обосновался в Нью-Йорке. Он обладал огромным талантом. А любовь, которую Ремарк испытывал к высокой смеющейся шведке, сквозила в каждом письме, адресованном ей. Писал он много:

«Дни в сентябре... Они, как стрелы, проходят сквозь сердце. Зыбкие, золотые дни, полные скрытых прощаний, старых надежд и обещаний, дни, лишенные сожалений. Сохранять пышность молодости помогает человеческий опыт, и этот загадочный девятый месяц года является началом второй жизни — сознательной, но вовсе не покорной. Таким же бывает и вино. У меня есть несколько бутылок «Оппенгеймера» 1937 года, вырванные в час удачи, они здесь, со мною. Пожалуйста, позвоните мне, когда приедете, и сообщите, где остановились. Давайте попробуем одно из этих сентябрьских вин.

Но не откладывайте это слишком надолго — жизнь и вино не ждут. Октябрь тоже прекрасный месяц. А после него приходят тяжкая действительность и бесконечные ноябрьские дожди».