Моя жизнь

этой или какой-нибудь другой пищи, я бы сделал это без всякого колебания.

Так вот: хотя меня не побуждают к этому медицинские соображения, я

отказываюсь на год от соли и бобовых независимо от того, сделаешь ты то же

самое или нет.

Она была потрясена и воскликнула с глубокой скорбью:

- Умоляю, прости меня. Зная тебя, я не должна была вызывать тебя на это.

Обещаю отказаться от этих продуктов, но ради самого неба возьми свой обет

обратно. Это для меня слишком тяжело.

- Тебе будет полезно отказаться от этих продуктов, - сказал я. - Я ничуть

не сомневаюсь в том, что тебе станет лучше, когда ты это сделаешь. Что

касается меня, то я не могу пренебречь обетом, данным мною с полной

серьезностью. И наверно, это будет полезно и для меня, ибо всякое

воздержание, чем бы оно ни было вызвано, благотворно для человека. Поэтому

обо мне не беспокойся. Это будет для меня лишь испытанием, а для тебя

нравственной поддержкой в осуществлении твоего решения.

Она перестала настаивать.

- Ты слишком упрям. Ты никого не послушаешься, - сказала она и заплакала.

Мне захотелось поведать об этом случае, как о примере сатьяграхи и одном

из самых сладостных воспоминаний моей жизни.

После этого Кастурбай стала быстро поправляться. Что ей помогло: отказ от

соли и бобовых и другие изменения в питании, а может быть, мое строгое

наблюдение за точным выполнением других жизненных правил или же, наконец, душевный подъем, вызванный этим случаем, и в какой именно степени - сказать

не могу. Но она скоро выздоровела, кровотечения прекратились совершенно, а

репутация моя как знахаря еще более упрочилась.

Что касается меня, то я лишь выиграл от новых ограничений. Я никогда не

жалел о том, от чего отказывался. Прошел год, и я еще больше научился

владеть своими чувствами. Этот опыт способствовал развитию склонности к

самовоздержанию. Долгое время спустя, уже после возвращения в Индию, я

продолжал отказываться от этих продуктов. Только в Лондоне в 1914 году я

нарушил это свое правило. Но об этом случае и о том, как я вновь стал

употреблять соль и бобовые, расскажу в одной из последующих глав.

В Южной Африке я проверял питание без соли и без бобовых на многих своих

товарищах по работе, и результаты всегда были хорошие. С медицинской точки

зрения могут быть различные мнения относительно целесообразности такого

питания, но с моральной точки зрения у меня нет сомнений, что для

человеческой души полезно любое самоограничение. Питание ограничивающего

себя человека должно отличаться от питания человека, ищущего удовольствий, так же, как и его жизненный путь. Тот, кто стремится к брахмачарии, часто

наносит ущерб своей собственной цели, избирая путь приятной жизни.

XXX. К САМООГРАНИЧЕНИЮ

В предыдущей главе я рассказал, каким образом болезнь Кастурбай

способствовала проведению некоторых изменений в моем питании. В последующий

период я вновь менял свое питание с целью облегчить соблюдение обета

брахмачарии.

Первым из этих изменений был отказ от молока. От Райчандбхая я впервые

узнал, что употребление молока способствует развитию животной страсти. В

книгах по вегетарианству я нашел подтверждение этому, но до принятия обета

брахмачарии я не решался отказаться от молока. Я давно понял, что оно не

является необходимым продуктом для поддержания организма, но отказаться от

него было нелегко. В то время, когда мною все больше овладевало сознание

необходимости в интересах самоограничения не употреблять в пищу молока, я

случайно натолкнулся на книжку, изданную в Калькутте, в которой описывалось, как мучили коров и буйволов их хозяева. Эта книжка оказала на меня сильное

влияние. Я разговорился о ней с м-ром Калленбахом.

Хотя я уже рассказал о м-ре Калленбахе читателям своей книги по истории

сатьяграхи в Южной Африке и упоминал о нем в одной из предыдущих глав, думаю, что здесь необходимо кое-что добавить. Встретились мы совершенно

случайно. Он был другом м-ра Хана, который, открыв в нем нечто неземное, представил его мне.

Когда я познакомился с м-ром Калленбахом, то был поражен его

расточительностью и любовью к роскоши. С первой же нашей встречи он стал

задавать пытливые вопросы о религии. Между прочим, мы заговорили о

самоотречении Будды Гаутамы. Наше знакомство вскоре переросло в столь

близкие дружественные отношения, что мы даже мыслить стали одинаково, и он

был убежден, что должен осуществить в своей жизни те же преобразования, которые осуществил я.

Ко времени нашей встречи он тратил на себя 1200 рупий в месяц, не считая

квартирной платы, хотя жил один. Теперь он стал вести такой простой образ

жизни, что его расходы сократились до 120 рупий в месяц. После того как я

ликвидировал свое хозяйство и вышел из тюрьмы, мы поселились вместе. Мы вели

очень строгую жизнь.

Именно тогда и произошел наш разговор о молоке. М-р Калленбах сказал:

- Мы все время говорим о вредном воздействии молока. Почему бы нам не

отказаться от него? Без молока можно обойтись наверняка.

Я был приятно удивлен таким предложением и охотно принял его. Мы оба тогда

же поклялись отказаться от молока. Это произошло в 1912 году на ферме

Толстого.