Моя жизнь

Пристыженный, я хочу признать мучительную истину: я действительно думал, что мое место «само собой» в «Группе 47». На это и было нацелено слово «мы», которое я легкомысленно употребил и которое, очевидно, не подходило ко мне. «Я пригласил его и приглашал вновь и вновь, — вспоминал Ханс Вернер Рихтер, — но он почему-то оставался посторонним, человеком, который хотя и был с нами, но все же не до конца. Не могу объяснить, почему так было или почему я так ощущал эту ситуацию».

Действительно ли он не мог? Или не хотел? Рихтер упоминает в своей книге «В общежитии бабочек», что я пережил холокост, но ни разу не говорит о том, что я еврей. В этой книге есть еще три статьи о евреях, участвовавших в деятельности «Группы 47», — о Петере Вайсе, Вольфганге Хильдесхаймере и Хансе Майере. Но и здесь напрасно придется искать слово «еврей» или какое-либо выражение, намекающее на еврейское происхождение этих авторов. А ведь их личность и литературное творчество в очень высокой, нет, в высшей степени определялись принадлежностью к еврейскому меньшинству и изгнанием из Германии.

Я как нельзя более далек от того, чтобы хоть в малой мере заподозрить Рихтера в подверженности антисемитским предрассудкам. Но он считал правильным и необходимым последовательно обходить вопрос о еврейском происхождении тех, чьи портреты создавал. Его отношение к евреям оставалось пристрастным и натянутым и через сорок лет после окончания Второй мировой войны. Полагаю, что и это обстоятельство делает его фигурой, типичной для своего времени.

В 60-е годы значение «Группы 47» все возрастало, а ее роль в общественной жизни становилась все более заметной. Это имело две связанные друг с другом причины — с одной стороны, успех многих писателей, которых идентифицировали с группой, с другой — тот очевидный факт, что группа, слывшая левой, непрерывно подвергалась нападкам и оскорблениям, чаще всего со стороны ХДС.

Наконец, в январе 1963 года один христианско-демократический политик дошел до того, что назвал ее «тайной Имперской палатой литературы». [57]И это было кульминацией публичных оскорблений. Вновь и вновь цитировавшаяся формулировка, которая привела даже к судебной жалобе, чрезвычайно популяризировала «Группу 47» именно в силу своей абсурдности. Более того, она обосновала миф о группе. Формированию мифа и огромному успеху группы способствовало также настойчивое сопротивление Рихтера всем попыткам четко определить ее позицию в соответствии с какими бы то ни было тезисами или постулатами, не говоря уже о программе. Сторонним наблюдателям было непонятно, почему Рихтер, годами активно участвовавший в политической жизни, не рассматривал группу как политическую организацию, оставаясь при этом последовательным. Когда в начале 60-х годов Мартин Вальзер попытался превратить «Группу 47» в своего рода социал-демократический ударный отряд, между ним и Рихтером сразу же возникли серьезные разногласия. В результате Вальзеру пришлось уйти.

Как бы жестко и строго Рихтер ни держал в руках бразды правления, ригоризм был ему все же чужд. Иногда случались отклонения от неписаных правил. Почему Рихтер допускал их? Чтобы время от времени разрядить обстановку? Может быть. Но, вероятно, существовала и другая причина. Рихтер действовал так, а не иначе потому, что именно это было ему по нутру, потому, что некоторый произвол доставлял ему удовольствие, потому, что эта «Группа» была и его собственной забавой. Поэтому-то — ограничимся только одним примером — Ингеборг Бахман позволялось играть здесь роль, резко противоречившую всему, что было обычно в «Группе 47», и не согласовывавшуюся со стилем группы, роль, которая признавалась за ней одной.

Я впервые увидел Ингеборг Бахман в 1959 году, на заседании в замке Эльмау. Она давно уже была известна, став еще в 1953 году, в 27 лет, лауреатом премии «Группы 47». Осознавали ли тогда, что она, возможно, самый значительный лирик нашего [58]столетия? Во всяком случае, к ней относились с особым уважением. Кроме того, несомненно, она очаровывала многих людей, в особенности интеллектуалов. В некоторых газетах ее называли первой леди «Группы 47».

В замке Эльмау Бахман читала свое прозаическое произведение «Всё». Она казалась нервной и рассеянной. До начала чтения часть рукописи упала на пол. Трое мужчин кинулись вперед, чтобы быстро сложить листки и осторожно положить их на стол, за которым сидела поэтесса. В зале стало совсем тихо, некоторые боялись, что Бахман полностью лишилась дара речи, но в конце концов ее голос все-таки зазвучал.