Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

С моим приездом в Стокгольм руководство Циммервальдского движения уже определенно обосновалось там: вместе со мной в комитете из четырех человек работали три левых социалиста. Среди них был Хёглунд, которого незадолго до этого освободили из тюрьмы и который потом стал редактором газеты шведского правительства социалистов и одним из самых компетентных членов парламента. Уверенность и симпатия, которые Хёглунд внушил мне при нашей первой встрече, были со мной все двадцать лет нашего знакомства. Это же справедливо и в отношении Фреда Строма, который вместе с Хёглундом играл главенствующую роль в рабочем и социалистическом движении Швеции. Несмотря на кажущуюся поглощенность политической борьбой, оба этих человека были к тому же поэтами и писателями. Их философский идеализм был выражен в равной степени как в их личной, так и общественной жизни. Эти шведские лидеры и Ката Дальстром, самая любимая в Скандинавии женщина-агитатор от социалистов, стали моими самыми близкими друзьями. (Три года спустя, в Москве, я стала свидетельницей продемонстрированной Катой Дальстром смелости, когда, взяв слово на Втором съезде Коминтерна, она вступила в бой с Лениным и Зиновьевым за целостность своей партии.) В их домах я имела возможность в полной мере испытать на себе простое, непринужденное гостеприимство скандинавских радикалов.

Сразу же после моего приезда в Стокгольм давление на руководство Циммервальда с целью заставить его принять участие в Стокгольмской конференции или осудить ее началось снова. На заседании, проводившемся в начале июля, на котором присутствовали делегаты из Швеции, России и Германии, группа из трех представителей российских Советов предприняла еще одну попытку заручиться нашей поддержкой конференции. Хаасе от имени независимых политических деятелей Германии уведомил нас, что его партия намеревается участвовать в ней. Радек объявил, что большевики выйдут из Циммервальдского движения, если мы не отвергнем эту конференцию. Я снова стала настаивать на том, что, хотя я и буду бороться против участия в ней, только общее собрание нашего движения имеет право решать этот вопрос. Моя позиция получила поддержку, и мы призвали к тому, чтобы за пять дней до сбора Стокгольмской конференции состоялся съезд Циммервальдского движения. Если конференция в Стокгольме не состоится, то наш съезд должен состояться в любом случае.

Так как на протяжении всего лета наша и Стокгольмская конференция все время откладывались и откладывались из-за колебаний и неизбежных трудностей, разногласия по стокгольмскому вопросу стали особенно острыми, прежде всего между большевиками и независимыми политическими деятелями Германии. Среди большевиков не было единогласия в их отношении к этому вопросу. После того как правительства стран-союзниц объявили о своем отказе выдать паспорта делегатам Стокгольмской конференции, Каменев стал приводить доводы в пользу изменения отношения к ней. Ленин настаивал на том, что не может быть компромисса между социал-шовинистами и большевиками. Разумеется, возобладала его точка зрения.

Задача Циммервальдской комиссии была особенно трудной на этот раз. К нашей пропаганде незамедлительного мира, основанной на согласованных действиях рабочего класса, теперь прибавилась дополнительная задача мобилизовать мнение рабочего класса всего мира в защиту русской революции. Решимость Керенского продолжать войну, продемонстрированная июльским наступлением, подавление деятельности большевиков после петроградского мятежа указывали на то, что поднялась волна контрреволюции. В выпущенном в это время манифесте мы указали на эту ситуацию и закончили манифест вопросом: «Убьет ли революция войну, или война убьет революцию?» Тот факт, что Циммервальдское движение было не просто движением за мир, но и имело определенные революционные цели, сделал работу его приверженцев в воюющих странах чрезвычайно опасной. В то время, когда мы вели подготовку к международному форуму, было также необходимо принимать меры предосторожности против шпионов и провокаторов. Это движение было нелегальным даже в Германии, где правящие классы в 1917 году с радостью приняли бы «мир без победы» из-за военных поражений, голода и боязни восстания на родине. О паспортах для делегатов не могло быть и речи. Они не только должны были приезжать в Стокгольм нелегально, но и подготовка к самой конференции должна была проходить в обстановке полнейшей секретности. Это усложнялось тем, что Стокгольм стал местом концентрации профессиональных шпионов, журналистов, а также туристов-пацифистов, которые приехали в Стокгольм, чтобы писать репортажи об этом форуме или присутствовать на нем. Так как созыв конференции становился все более и более неопределенным, все они жадно искали каких-нибудь сенсационных новостей, которые они могли бы послать или привезти домой. Деятельность подпольного Циммервальдского движения была известна и журналистам, и шпионам.