Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Газеты во всех странах альянса внезапно объявили, что Роберт Гримм, который был вождем Циммервальдского движения с 1915 года, является немецким агентом. Развернулась широчайшая кампания поношения не только Гримма, но и всех нас, связанных с этим движением. Обвинение было старым и уже знакомым, его мы слышали с начала войны, но на этот раз оно носило прямой характер и имело под собой, как было заявлено, конкретные доказательства. Нам не нужно было категорическое отрицание Гримма, чтобы убедиться в его полной невиновности, и, в то время как буря продолжала бушевать над нашими головами, а газетные статьи и общественное мнение все более воспламенялись, мы продолжали защищать его, как только могли. Затем внезапно газеты напечатали текст телеграммы, которую Гримм посылал из Петрограда в министерство иностранных дел Швейцарии и которая, как установили, была подлинной. И тогда мы поняли, что произошло. Стремясь положить конец войне, Гримм послал телеграмму министру иностранных дел Швейцарии с просьбой узнать, на каких условиях Германия хотела бы заключить мир. И хотя установление таких условий было необходимым первым шагом на пути к миру, пресса стран-союзниц истолковала этот шаг со стороны Гримма как предательство их дела и как решающее доказательство того, что Гримм и вожди Циммервальдского движения вообще действуют в интересах Германии. Было печально для всех нас и для русского народа, которому он был предан, что Гримм сделал этот наивный жест, не посоветовавшись со своими самыми близкими товарищами. Еще хуже было то, что, сделав это, он не имел смелости признать ошибку и объяснить свой шаг, когда появились первые обвинения. Он уехал из России прежде, чем злополучная телеграмма была предана гласности, и те из нас, кто сотрудничал с ним и защищал его, приняли на себя всю основную тяжесть нападок, которые становились все более интенсивными с каждой неделей. Россия в тот момент находилась на грани нового наступления, и все те, кто выступал против него, будь то меньшевики, большевики или социалисты-революционеры, злобно обвинялись всеми провоенными элементами как немецкие агитаторы, которых привез в страну немецкий агент Гримм. Обращаясь к Всероссийскому съезду рабочих, крестьянских и солдатских Советов, созванному, чтобы принять решение по запланированному наступлению, Керенский кричал: «Я призываю ваше внимание к тому факту, что агенты немецкого правительства агитируют среди нас за сепаратный мир!»

За этим утверждением последовали громкие одобрительные возгласы большей части аудитории и враждебные хмурые взгляды в нашу сторону. Мы были интернационалистами, оказавшимися здесь в разгар войны. Что могло быть хуже?

Вся эта ситуация очень глубоко повлияла на меня, и я разрывалась между разочарованием и злостью на Гримма. Почему он не посоветовался с нами, прежде чем посылать эту глупую и роковую телеграмму? И почему он не доверился нам, когда буря уже разразилась? После двадцати лет жизни на чужбине и работы на благо революции я теперь оказалась в окружении полной враждебности в своей собственной стране. Но что более важно, легкомысленное поведение Гримма нанесло чуть ли не смертельный удар всему движению за мир, хотя вожди Циммервальдского движения и все российские группы, входящие в это движение, подробно объяснили, что мы совершенно не знали о действиях Гримма и не одобряли их. Шовинистическая и демагогическая пресса просто проигнорировала наши заявления.

Чтобы спасти положение, было очевидно, что кто-то должен поспешить в Стокгольм, чтобы предпринять действия от имени Циммервальдского движения и сместить Гримма с его поста секретаря движения. Это должен был быть кто-то, кому полностью доверяют члены движения и сочувствующие ему по всей Европе, чтобы рассеялись все сомнения и подозрения. Выбор пал на меня, и я предприняла шаги для того, чтобы немедленно уехать в Стокгольм.

В ходе моей поездки из Петрограда в Стокгольм мне пришлось услышать, как новому русскому наступлению снова и снова высказывается одобрение. Разговоры среди моих попутчиков вращались вокруг этой темы и вокруг историй, которые появлялись в прессе. «Мы должны воевать до победного конца», – говорили некоторые патриоты, уезжая из России в нейтральную страну. «Всех немцев, всех интернационалистов надо истребить». «Вы слышали историю о немецком шпионе Гримме и всей этой циммервальдской шайке?» «Позор! Их следовало бы расстрелять!»

К счастью, они не знали, кто я такая.

Глава 13