Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Самых великих героев русской революции следует искать не среди ее вождей и, возможно, даже не среди тех, кто погиб, защищая ее на многочисленных фронтах. Их нужно искать среди рабочих, которые, борясь с голодом и холодом, продолжали работать на фабриках и в конторах на протяжении этого ужасного периода блокады, Гражданской войны и разрухи. Возможно, их также следует искать среди тех безымянных комиссаров невысокого ранга, которым приходилось успокаивать этих людей, взывать к их терпению, обещать завтра дать им то, что они не могут получить сегодня. Иногда, когда недовольные становились слишком опасными, а комиссары слишком часто давали обещания, чтобы им можно было верить, обычно просили кого-то из известных вождей, имевших большее влияние или больший авторитет, выступить на тех или иных фабриках, чтобы зажечь в рабочих энтузиазм речами об успехах революции, победах на фронтах, обещаниями революционной помощи из-за границы.

Несколько раз я получала записки: «Товарищ, приезжайте, пожалуйста, сегодня на фабрику X. Сегодня не привезли хлеба, после того как мы его пообещали. Рабочие возмущены. Мы должны успокоить их».

Признаюсь, что я обычно отказывалась ехать. Я слишком хорошо понимала, что происходит в умах этих рабочих, чтобы говорить с ними о чем-либо, кроме хлеба. Мне была ненавистна мысль, что они будут слушать мою агитационную речь на любую другую тему без криков и вмешательства.

Однажды, когда в Москве нехватка продовольствия достигла своего пика, меня пригласили в военное учебное заведение красных командиров, чтобы выступить на собрании, посвященном празднованию годовщины революции. Солдаты, защищающие завоевания революции, питались по первой категории, и для обеда, который должен был предшествовать моей речи, были привезены дополнительные продукты. Когда я вошла в зал до окончания обеда, меня пригласили к столу. Я так давно не питалась регулярно, что боялась есть до своего выступления, чтобы мне не стало плохо, и ответила, что я бы предпочла поесть позже. Более трех тысяч молодых людей встретили меня громкими, продолжительными аплодисментами, а затем последовало мое обращение, встреченное с чрезвычайным вниманием. Когда я описывала страдания и унижения народных масс при капитализме, надежды и достижения революции, то воодушевление, которое она вызвала у рабочих всего мира, они слушали, затаив дыхание, о том, что недалек тот день, когда русский народ будет не одинок в своей попытке строительства нового общества. И хотя я была совершенно измучена к концу речи, по их аплодисментам и сияющим лицам я поняла, что мои слова достигли их сердец и умов. Когда мы возвратились в помещение, где мне был оставлен обед, я надеялась, что пища вернет мне силы. Эта надежда улетучилась, когда я увидела, что поверх еды на моей тарелке образовалась корочка льда. Кухня отапливалась только для приготовления пищи, а с возвращением к обычной температуре московского зимнего дня еда замерзла. Боясь глотать замерзшую пищу в истощенном состоянии, а также боясь обидеть тех, кто меня пригласил, я попросила у них извинения.

– Товарищи, я чувствую себя слишком счастливой, слишком взволнованной этим собранием, чтобы есть сейчас, – сказала я.

Когда мы ехали назад в гостиницу, молодой офицер, сопровождавший меня, неожиданно повернулся ко мне и сказал:

– Вы так убедительно говорили о грядущей мировой революции. Мы верим, что она придет. Но будут ли наши руководители с нами, чтобы приветствовать ее, когда она свершится? Некоторые из них уже старые. Другие изнурены работой и голодом.

Я знала, что эта последняя фраза подразумевала меня.

– Почему вы такой пессимист? – спросила я его. – Революция не заставит себя долго ждать, и появятся новые вожди.

После моего изгнания из Швейцарии и союзнической пропаганды, сопровождавшей его, я поняла, что в Западной Европе будет невозможно вести даже послевоенную работу Циммервальдской группе, которая в это время была представлена практически лишь в моем лице. Эта работа в значительной степени состояла в том, чтобы удерживать вместе и поддерживать связь с теми левыми антивоенными силами, которые порвали с господствующей стратегией социал-демократов или выступали против нее. Циммервальдское движение к концу войны стремилось объединить все эти силы в один международный альянс, в котором не главенствовала бы ни одна партия – подобно тому как главенствовали большевики, когда организовали Третий интернационал.