Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Даже когда у меня были опасения, что продолжение такого положения дел приведет со временем к терпимости по отношению даже к большему неравенству, я отмечала поразительную способность разграничивать русских рабочих на «ответственных коммунистов» – мужчин и женщин, которые отдали свою жизнь революции и теперь несли бремя революционной работы и ответственности, – и тех, кто вступил в партию в момент ее победы по политическим и материальным мотивам. К привилегиям и важничанью последних рабочие часто относились с возмущением и даже грубостью. В то время почти не было такого фетишизма по отношению к руководству, который развился позднее, и существовала явная градация лояльности по отношению к различным комиссарам и восхищения ими. Ленина и Троцкого, которых рабочие считали в значительной степени ответственными за свою победу и незаменимыми для ее непрерывных успехов, приветствовали совершенно иначе, чем таких руководителей, как Зиновьев и Каменев. Ту же самую градацию можно было заметить в приветствиях различных членов иностранных делегаций, когда они начали приезжать в Россию в 1920 году.

После ряда случаев у меня сложилось впечатление, что рядовые члены партии незаметно выносят неуловимую оценку различным руководителям. Я помню случай, который произошел зимой, когда положение с материальным обеспечением было хуже всего. Тогда мне позвонил секретарь Комиссариата иностранных дел.

– Товарищ Балабанова, помогите нам, пожалуйста, – попросил он. – Машина, в которой ехал товарищ Лансбери, заглохла в снегу. Ее невозможно починить, и мы не знаем, как достать другую. Не могли бы вы использовать свое влияние…

Я позвонила в гараж Кремля и попросила машину.

– Машина приедет к вам через пять минут, – сказал мне ответственный за смену шофер.

Я поблагодарила его и спросила:

– Вы не могли бы объяснить мне, почему товарищ Балабанова может получить машину немедленно, когда другие просящие товарищи сталкиваются с тем, что ее получить невозможно вообще?

– Можно мне задать вам вопрос? – ответил он. – Кто тот товарищ, которого мы привозим на работу утром раньше всех и кто возвращается позже всех вечером? И кто ни разу не просил машину покататься?

Я поняла, что он имел в виду меня.

Мне не дали взять какой-либо багаж из Швейцарии, и я приехала в Москву в легком пальто. Так как стало очень холодно, Ленин и другие товарищи настояли, чтобы у меня была шуба. Так как в то время не было денег и никакой легальной торговли, мне были выданы необходимые документы для предъявления на меховом складе. «Продавец», которого я раньше никогда не видела, чуть не рассердился, видя мое нежелание выбрать шубу из более дорогого и изысканного меха.

– Кто, если не вы, заслуживает носить хорошие меха? – спросил он у меня. Он читал о моей антивоенной деятельности и недавнем изгнании из Швейцарии и решил, что я должна получить все самое лучшее. Он был очень расстроен, когда я выбрала дешевую шубу.

Если бы я не стала приверженцем философского материализма во время учебы и наблюдений, сделанных в дни моей юности, мой опыт жизни в России в период военного коммунизма сделал бы меня таким приверженцем. День за днем я видела, как материальная нужда преображает и уродует людей, подрезает крылья самой молодой революции. Здесь я видела мужчин и женщин, которые жили ради идеи, которые добровольно отказались от материальных преимуществ, свободы, семейного счастья и любви ради реализации своих идеалов, полностью поглощенных проблемами голода и холода. Голод делает из людей рабов и влияет на все проявления человеческой жизни. Он лишает человека воли, ослабляет его сопротивляемость и делает его нетерпеливым, несдержанным и несправедливым. Как могут мужчины и женщины, истощенные лишениями и знающие, что их собственные дети и старые родители страдают из-за отсутствия пищи, найти в себе волю и силы, чтобы заниматься важными общественными проблемами, встающими перед ними со всех сторон? Я видела людей, которые всю свою жизнь посвятили борьбе с частной собственностью и убегали домой с пакетом муки или селедкой, стараясь скрыть их под пальто от завистливых глаз голодного товарища. Женщины, которые революции были обязаны всеми своими новыми правами и положением, вдруг стали старыми и изнуренными, физически покалеченными своими страданиями и бесконечной тревогой за своих детей. Мало-помалу их единственной заботой стало достать карточку, которая могла дать им возможность когда-нибудь в ближайшем или отдаленном будущем получить платье, пальто или пару ботинок для детей.