Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

В российском посольстве царила суматоха. Среди тридцати – сорока русских, которые были вызваны туда, были женщины и дети, совершенно сбитые с толку внезапным поворотом событий. Французская пропагандистская миссия помещалась в соседнем здании, и большая группа французских офицеров, которые предположительно находились в Берне на выздоровлении, полностью сознавали происходящее. Многие из них с женами и другими членами семей собрались у посольства, чтобы увидеть, как нас выдворяют, и устроить демонстрацию против большевиков. Никаких попыток заставить их разойтись никто не делал, хотя проходящих мимо швейцарских граждан заставляли идти дальше.

Для нашего багажа правительство прислало грузовики, сопровождаемые конными солдатами, а нам было приказано идти на вокзал пешком. Когда мы тронулись, французы хлынули вперед и начали выкрикивать оскорбления и плевать в меня, а какие-то женщины пытались наносить мне удары кулаками или зонтиками. Боясь за детей, которые находились среди нас, я отделилась от других русских и встала лицом к ним.

– Да, это я, Анжелика Балабанова, – заявила я. – Чего вы хотите?

Я не знаю, что случилось потом. В столпотворении, с криками людей, с цокотом копыт лошадей, я потеряла сознание.

Когда я открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь у вокзала, куда меня, вытащив из буйной толпы, принесли четыре кавалериста. Рана на руке сильно кровоточила, но, когда я попросила одного из солдат принести мне бинт из близлежащей аптеки, его командир отказался отпустить его туда.

Подойдя ко мне, полулежащей на скамейке, офицер сообщил, что меня должны отвести внутрь здания вокзала, где дожидаются другие большевики.

– Если вы посмеете двинуться, пока вас не вызовут, – заметил он, – солдаты будут стрелять.

Вскоре после этого меня погрузили в одну из машин, в каждой из которых помимо военного шофера сидел вооруженный до зубов солдат. Нас предупредили, чтобы мы не заговаривали с солдатами, которые были франкоговорящими швейцарцами и поэтому, вполне вероятно, просоюзнически настроенными. Офицер, который руководил всей операцией, обращался с нами, как с шайкой проходимцев. Он отказался сообщить нам, куда мы едем или когда мы остановимся.

Только один раз во время поездки нам было позволено выйти из машин под конвоем и купить еды в кондитерской.

Когда мы прибыли на границу с Германией, где мы должны были сесть в поезд, чтобы пересечь ее, нас передали властям, которые приняли нас с величайшей подозрительностью и поставили в известность, что нам, вероятно, придется остаться в городе на несколько дней, в течение которых мы будем находиться под официальным арестом. Некоторым сотрудникам посольства и мне было сказано, что мы можем поехать под конвоем в гостиницу, но я предпочла остаться с большинством людей, которые были вынуждены спать на кучах соломы на полу в местной школе. Мы не получили никаких документов, и нам не было разрешено писать записки.

Наше выдворение из Берна произошло в день, когда было заключено перемирие. Революция в Германии уже достигла стадии русской революции в начале правления Керенского. Были сформированы советы рабочих и солдат, но, если в России в них преобладали левые элементы, эти не носили революционного характера. Еще за день до перемирия – это я узнала позднее – Фридрих Эберт, самый консервативный из руководителей профсоюзов среди правых социал-демократов, был избран председателем Совета народных комиссаров собранием рабочих и солдатских советов в Берлине. Это собрание отказалось выслушать Либкнехта и других левых вождей и включить их в состав кандидатов. Монархия была свергнута, страна находилась в состоянии беспорядка и хаоса, население было измучено и лишено надежд. Власть перешла в руки вождей рабочего класса Германии, которые не знали, что с ней делать. Воспитанные в традициях постепенности в социальных преобразованиях, они стремились лишь восстановить целостность политического развития Германии в период, когда промышленный и военный крах капитализма в Германии требовал полного разрыва с прошлым. Чтобы завершить сделанное, Эберт, Носке и другие бюрократы от рабочего движения, чье влияние даже в среде социал-демократов постепенно вытеснило влияние более старшего поколения марксистов и задушило влияние новых, в течение последующих нескольких месяцев использовали остатки прусского милитаризма для подавления немецких революционеров.