Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

На следующий день после моего приезда я связалась с несколькими немецкими членами Циммервальдского движения, которые состояли в независимой социалистической партии. Мы встретились в одном из залов Рейхстага, чтобы обменяться взглядами в неформальной обстановке. Колоссальное напряжение в политической атмосфере, которое я ощутила, как только въехала в Германию, отразилось на отношении немецких солдат. Война завершалась поражением немецкого правительства; мир или завоевание был вопросом дней или недель. Но жизнь в Германии уже больше никогда не будет такой, какой она была раньше. Ушла в прошлое вошедшая в поговорку немецкая пунктуальность, безупречная честность и лояльность среднего гражданина страны. Вместо них были смятение и отчаяние. Я понимала, что сама война, а особенно голод и страдания прошлого года изменили все и всех. Монархия, юнкера останутся в прошлом, но что потом, перед лицом возможной оккупации странами альянса? Остались ли у немецкого народа жизненные и духовные силы для гражданской войны? Социалистов привлекал пример России, но заметное равнодушие рабочих в победивших Франции и Англии беспокоило их. Придут ли рабочие, которые предоставили Россию своей судьбе, к ним на помощь? Раскол в рабочем движении Германии, разногласия даже среди левых, настроенных против войны, были другой преградой.

Я ушла после встречи глубоко подавленная.

В поезде, когда мы подъезжали к Швейцарии, мое внимание привлекло официальное сообщение, опубликованное в швейцарской газете. В нем говорилось: «Известная революционерка Анжелика Балабанова едет из России в Швейцарию, везя с собой миллионы для того, чтобы спровоцировать в ней, а также в Италии революцию».

Это сообщение было настолько смехотворным, что оно просто позабавило меня, даже когда я увидела, что оно повторяется в заголовках других швейцарских газет. Когда мои итальянские товарищи встречали меня на вокзале в Цюрихе, они тоже пошутили по поводу моих «миллионов».

На следующий день на улице ко мне подошел мужчина, которого я раньше никогда не видела.

– Не окажете ли вы мне честь, синьора, отобедать со мной? – спросил он.

– С какой стати? – ответила я. – Я вас не знаю.

Незнакомец, который был очень хорошо одет, продолжал идти рядом со мной.

– Я слышал о том, как вы щедры, синьора. А я очень нуждаюсь. Если бы вы могли одолжить мне небольшую сумму денег, вы никогда не пожалели бы об этом. Всего лишь шестьдесят тысяч франков, сущий пустяк для вас сейчас.

На протяжении последующей недели на меня потоком хлынули письма от людей, которые хотели продать дома, мебель, поместья. Шпионы и провокаторы приходили ко мне в гостиницу с различными историями, выдавая себя за журналистов, интересующихся программой Циммервальдского движения, или за революционеров, нуждающихся в деньгах, чтобы начать восстание. Все это было так глупо и наивно, что мне было трудно поверить, что все это было инспирировано полицией или что правительство хоть сколько-нибудь поверило в то газетное сообщение. Власти Швейцарии знали меня и знали также, что, если бы большевики захотели спровоцировать в Швейцарии революцию, им не нужно было бы посылать деньги через меня. У советского правительства было постоянное посольство в Берне, и денежные суммы можно было бы перевозить более легким путем с помощью дипломатических или торговых курьеров. На самом деле полиция даже не потрудилась все расследовать. Но вскоре я узнала, каков был источник этих сообщений и последовавшего за ними нажима, направленного на выдворение меня из страны.

По приезде в Цюрих я услышала от одного итальянского социалиста рассказ, который уже получил широкое хождение в радикальных кругах. Молодой француз по имени Жильбо, добровольно эмигрировавший в Швейцарию, был редактором антивоенной газеты в Женеве. Эта газета под названием Demain[10] считалась неофициальным печатным органом Циммервальдского движения с того самого времени, когда большевики в 1916 году привели Жильбо на конференцию в Кинтале. В то время он вызвал у меня сомнения, и я сказала об этом, так как сама война уже научила нас, что независимые антимилитаристы и пацифисты, не отвечающие ни перед какой организацией рабочего класса, ненадежны. Теперь, как мне сказали, кое-кто стал подозревать, что газета Жильбо получила некий взнос от прогермански настроенного «журналиста». Ввиду всех подозрений и нападок, направленных против нас как «немецких агентов», я решила поехать в Женеву и выяснить все у Жильбо. Он и не отрицал, и не подтвердил само обвинение, но его ответ был циничен:

– И что из того? Почему бы нам не использовать деньги капиталистов для ведения нашей пропаганды? Разве Ленин не воспользовался стратегией Германии, чтобы попасть в Россию?

– Но какое, по-вашему, воздействие оказывают вещи такого рода на веру рабочих в наши побуждения? Разве вы не видите, как это играет на руку правительствам союзнических стран?

Он просто рассмеялся.