Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

После своего возвращения в Россию я обсудила инцидент Жильбо с Лениным. Он тоже, казалось, остался равнодушным. По крайней мере, несколько лет Жильбо был надежным сторонником большевиков.

Однажды в Цюрихе я получила телеграмму из посольства России в Берне с просьбой немедленно приехать туда. Дипломат, который встречал меня на вокзале, сказал мне, что министерство иностранных дел Швейцарии хочет, чтобы я покинула страну. В качестве причины было названо то, что я была видной революционеркой и мое «влияние на массы было огромным». Российский посол поинтересовался, может ли это являться причиной для моей высылки, и тогда правда вышла наружу.

– Мы живем в маленькой стране, – ответил швейцарский дипломат, – и мы не можем позволить себе ссориться с более крупными государствами. У нас было достаточно неприятностей. Союзники, а особенно Италия, попросили выслать г-жу Балабанову из страны.

Я сказала российскому послу Берзину, старому большевику, которого я знала много лет, что я откажусь покинуть страну на таких условиях, пока руководители швейцарских профсоюзов не решат, что для их движения будет лучше, если я уеду. Когда я обсуждала с ними этот вопрос, немедленно было созвано специальное заседание руководства профсоюза и социалистической партии. Все единогласно решили, что мне не нужно уезжать.

– Что станет с нашим движением, – спросил один из ветеранов движения, – если нас можно запугать всякий раз, когда правительство захочет оказать услугу великим державам? Если правительство может подтвердить доказательно какие-либо обвинения против товарища Балабановой, то пусть оно сделает это.

Несколько дней спустя в Берне должна была праздноваться первая годовщина Октябрьской революции, и я снова совершила поездку из Цюриха в Берн, чтобы присутствовать на торжествах. В поезде, читая одну швейцарскую газету, я узнала о возобновлении обвинений и нападок на меня, сделанных ко времени моего приезда. Статьи были явными попытками взволновать общественное мнение и спровоцировать требование моей высылки из страны. Теперь ситуация стала гораздо более серьезной, чем даже неделю или две назад. Вся Европа стояла на пороге катастрофических событий. Путь немецкой армии сопровождали революционные беспорядки в Германии и Австрии, а с подписанием перемирия казалось вероятным, что общественные волнения в Италии и, возможно, во Франции примут революционный оборот. Даже в нейтральной Швейцарии буржуазия была в панике. Во время войны она вовсю пользовалась экономическими преимуществами нейтрального положения своей страны и получила колоссальные барыши как за счет воюющих стран, так и своего собственного рабочего класса. Швейцарские профсоюзы и социалисты угрожали всеобщей забастовкой, и к окончательному ультиматуму, который они как раз только что опубликовали, они добавили протест против кампании за мое изгнание и требование, чтобы мне было разрешено остаться в Швейцарии. Теперь газеты заявляли, что как агент большевиков я подстрекала к всеобщей забастовке, и требовали не только моей высылки из страны, но и высылки российского посольства.

Когда я прибыла в гостиницу Народного дома в Берне, мне посоветовали уехать оттуда, так как там меня безусловно арестовали бы. На следующий день началась всеобщая забастовка, а вместе с этим прервалась всякая телеграфная и телефонная связь. И хотя газеты были вынуждены прекратить свои публикации, на улицах появились тайно отпечатанные сенсационные листки. Из них мы узнали, что всех «большевистских агентов», включая тех, кто работал в российском посольстве, должны немедленно выслать из страны. Так как было невозможно связаться с деятелями швейцарского рабочего движения по телефону – а меня предупредили, чтобы я не покидала гостиницу, – мне ничего не оставалось делать, как ждать, что я и делала, находясь в полном замешательстве. Наконец в шесть часов утра я получила записку из российского посольства с просьбой быть готовой немедленно прибыть туда. Всех нас должны были выслать из страны. Никто не знал, как или куда, ввиду того что поезда не ходили вообще.

Когда я вместе с посыльным ехала в посольство, я видела, что улицы заполнены солдатами, а город патрулируют грузовики с установленными на них пулеметами. Гражданскому населению не разрешалось слоняться без дела или даже собираться группами по два-три человека. Позже я узнала, что с целью избежать демонстраций протеста вся процедура выдворения должна была проводиться так быстро и скрытно, чтобы даже руководители социалистического и рабочего движения не знали, что она проводится.