Моя жизнь и любовь

Первейшая обязанность каждого человека – как можно полнее и гармоничнее развивать все свои способности тела, ума и духа; но еще более высокая обязанность каждого из нас – развивать свои особые способности до предела, совместимого со здоровьем; ибо только так мы достигнем высочайшего самосознания или сможем выплатить свой долг человечеству. Насколько мне известно, ни один англосакс никогда не защищал этот идеал и не мечтал рассматривать его как долг. Фактически, ни один учитель до сих пор даже не думал о том, чтобы помочь мужчинам и женщинам обнаружить особую силу, которая составляет их сущность и оправдывает их существование. Итак, девять мужчин и женщин из десяти идут по жизни, не осознавая своей особой природы: они не могут потерять свои души, потому что никогда не находили их.

Для каждого сына Адама, для каждой дочери Евы это величайшее поражение, последняя катастрофа. Однако, насколько мне известно, никто никогда не предупреждал об опасности и не говорил об этом идеале.

Вот почему я люблю эту книгу, несмотря на все ее упущения и недостатки: это первая книга, написанная для прославления тела и его страстных желаний, а также души и ее священных, восходящих симпатий.

Я всегда говорю, что давать и прощать – это высший урок жизни.

Мне только жаль, что я не начал писать книгу пять лет назад, прежде чем я наполовину не утонул в солоноватом потоке старости и осознал, что память моя ухудшается; но, несмотря на этот недостаток, я попытался написать книгу, которую всегда хотел прочитать, первую главу в Библии человечества. Итак, я начинаю это предисловие с прекрасной фигурой Королевы Венеры и закрываю его ликом Христа, каким его видел Рубенс, когда Он простил прелюбодейную женщину.

Послушайте хорошего совета:

«Проживите всю свою свободную жизнь, пока еще на земле,
Воспользуйтесь быстрым подарком, цените свой верный дар:
Пусть и кратко, но каждый день рождается золотое солнце;
Несмотря на тусклый свет, ночь украшена звездами и луной».[8]

Христос и прелюбодейная женщина.

С картины П. П. Рубенса.

Глава I. Детские годы

Память – Мать муз, прообраз Художника. Как правило, она выбирает и выделяет важное, опуская случайное или тривиальное. Однако время от времени она совершает ошибки, как и все другие художники. Тем не менее, я беру Память себе в проводники.

Я родился 14 февраля 1855 года и был назван Джеймсом Томасом в честь двух братьев моего отца: мой отец служил во флоте, лейтенантом, командовал сторожевым катером или канонеркой, и мы, дети, виделись с ним лишь изредка.

Самое раннее мое воспоминание – это качание на ноге Джеймса, брата моего отца, капитана судна Ост-Индской компании, который нанес нам визит на юге Керри[9], когда мне было около двух лет. Я отчетливо помню, как повторял при этом наизусть какой-то стишок. Моя мать сидела по другую сторону камина и подсказывала. Тогда я заставил дядюшку качать и качать меня, а больше я ничего не хотел. Я помню, как мама сказала, что я умею читать, и дядюшка искренне удивился.

Следующее воспоминание, должно быть, было примерно в то же время: я сидел на полу и зло орал, когда вошел отец и спросил:

– Что случилось?

– Это всего лишь мастеру Джиму поорать вздумалось, – сердито ответила няня. – Он просто капризничает, сэр, смотрите, у него в глазах ни слезинки.

Год или около того спустя, должно быть, я с гордостью ходил взад и вперед по длинной комнате, в то время как моя мать положила руку мне на голову и назвала меня своей надеждой и опорой.

Еще позже я помню, как пришел ночью к ней в комнату, я что-то шептал ей, потом целовал, но щека у нее была холодная, и она не отвечала, и я разбудил весь дом своим криком: мама умерла. Я не чувствовал горя, но что-то мрачное и страшное было во внезапном прекращении обычных домашних дел.

Через пару дней я увидел, как выносят ее гроб, и когда бонна сказала нам с сестрой, что мы больше никогда не увидим нашу мать, я просто удивился – почему?

Моя мать умерла, когда мне было почти четыре года, и вскоре после этого мы переехали в Кингстаун близ Дублина. Мы с сестрой Энни, которая была старше меня на четыре года, вставали по ночам и крались на кухню за хлебом, джемом или сахаром. Однажды утром, на рассвете, я прокрался в комнату бонны и увидел рядом с ней в постели человека с рыжими усами. Я притянул к себе сестру, и она тоже увидела его. Мы на цыпочках удалились, не разбудив их. Единственным моим чувством было удивление, но на следующий день медсестра отказала мне в сахаре на хлебе с маслом, и я сказал:

– Я расскажу!

Не знаю почему так сказал. Я тогда не имел ни малейшего представления о современной журналистике.

– Что расскажешь? – спросила она.

– Прошлой ночью в твоей постели был мужчина, – ответил я.

– Тише, тише! – пробормотала она и дала мне сахар.