Моя жизнь и стремление. Автобиография

Поскольку слух пришел из Америки, мне сначала пришлось провести расследование там. Это заняло много времени, но я так и не сумел узнать что-нибудь определенное. Я узнал только, что слух относился к моим романам, но я не нашел никого, кто бы мог определить главы или отрывки, в которых содержалась безнравственность.

И, основываясь на простом смутном слухе, я тщательно исследовал все пять романов, то есть около восьмисот печатных листов, на предмет того, о чем даже не знал, у меня не было лишнего времени и не ожидалось.

Любой, кто осмеливался обвинять меня, должен был бы точно знать аморальные отрывки и был обязан рассказать мне о них. Я этого ждал. Но никто не сообщил в чем там было дело. Пустет тоже. Он, вероятно, не знал о предполагаемой аморальности так же, как и я.

К сожалению, через некоторое время я был вынужден дать ему снова работу.

В первый раз я сделал это еще когда был жив Генрих Кейтер. Он очень значительно сократил одну из моих работ без моего разрешения.

Я никогда не терпел исправлений и сокращений. Читатель должен узнать меня таким, какой я есть, со всеми ошибками и слабостями, но не с помощью редактора.

Вот почему я сообщил Пустету, чтобы он от меня больше не ждал рукописи.

Он попытался переубедить письменно, но безуспешно. Старик приехал в Радебойль лично. Это было трогательно, но неудачно. Затем он отправил своего племянника, естественно, с таким же отрицательным результатом, потому что ведь не они двое нарушили мои права.

Потом пришел нужный человек, сам Генрих Кейтер, он пообещал мне, что такого больше никогда не повторится, и тогда я отозвал свой иск.

В определенной степени меня не забыли до сегодняшнего дня.

Это выражается следующим образом: Генрих Кейтер должен был принести извинения Карлу Маю. У меня есть сообщения об этом из необычных рук. Но виноват он, а не я. Я уважал Генриха Кейтера, как и все уважали его. Я признаю все его заслуги и до сих пор сожалею, что был вынужден проявить характер в то время. Другого пути не было.

Мне нужно было напечатать мои «Рассказы о путешествиях» в книжном формате в соответствии с текстом из «Домашнего сокровища» (Само словосочетание «домашнее сокровище» было распространено в 19 веке для высококлассной литературы и музыки, что и стало названием для журнала — прим. перевод.), и поэтому мне не разрешили признать, что мои рукописи были подделаны и изменены.

Позже я написал для Пустета свой четырехтомный роман «В царстве серебряного льва».

Я как раз подошел к концу второго тома, когда я получил от друзей-редакторов бумагу от «Домашнего сокровища», содержание которой побудило меня подтвердить мой отказ в то время.

Я телеграфировал Пустету, что должен остановиться в середине работы и больше не напишу для него ни слова. Ему даже пришлось отправить мне обратно ненапечатанную рукопись, которая была у него в руках, за что я вернул причитающуюся плату переводом.

Я бы не сказал об этом ни слова, если бы мне недавно не пригрозили откровениями того времени, хотя и из совершенно не относящегося к делу источника. Поэтому я воспользовался возможностью, чтобы установить здесь истину.

И в то же время я заявляю далее, что я лично никогда не порывал с торговым советником господином Пустетом и испытал неподдельную радость и удовлетворение, когда примерно через десять лет он поручил своему нынешнему главному редактору Сокровища, действительному Королевскому советнику, доктору (доктору философии — прим. перевод.) господину Отто Денку разместить меня в отеле «Лейнфельд» в Мюнхене, чтобы я снова работал над «Домашним сокровищем».

Тогда я написал для него «Мир Джиннистана».

Поступая так, я оставил позади утверждения Кардауна о глубокой аморальности, и теперь возвращаюсь к ним, чтобы разобраться в этом вопросе.

Причина называется Мюнхмайер, также называется и корень.

Присутствующие здесь факты образуют цепочку более чем в тридцать лет, звенья которой логически, коммерчески и юридически тесно переплетены. Большинство из них доказано. Некоторые вещи все еще находятся в архивных делах, чтобы их можно было извлечь и обрисовать при дневном свете.

Я не желаю предсказывать происходящие будущие процессы, и поэтому буду обсуждать только те моменты, которые полностью ясны.

Я уже сказал, что Мюнхмайер знал о моих прежних убеждениях. Он даже знал все, о чем лгали. Он очень хотел, чтобы я написал об этом роман, но я категорически отказался. Я не скрывал своего прошлого от его семьи и друзей, но рассказал об этом совершенно беспристрастно и подробно изложил мои взгляды на преступников и преступления, вину, наказание и исполнение приговоров.

Ни один член семьи Мюнхмайеров не может утверждать, что не знал об этом.

Об этом знали и рабочие компании, наборщики, печатники и все остальные, равно как и сотрудники писатели. «Май наказан, он сидел», слышалось то тише, то громче, но повсюду. Так что говорить о внезапных «открытиях» или даже о моем «разоблачении» совершенно неверно. Все, кто утверждает, что разоблачили меня, лгут.