Моя жизнь и стремление. Автобиография

Если бы следовали принципам отца Пёлльмана, даже различных авторов библейских книг пришлось бы называть литературными ворами.

Так что я мог бы продолжить целую серию из множества примеров, но удовольствуюсь, процитировав только нашего величайшего из всех, старого мастера Гете и самого успешного романиста современности Александра Дюма.

Дюма занял огромную сумму. Он не мог выжить без посторонней помощи и, таким образом, вышел далеко за допустимые рамки. Известно, что он использовал рассказ Эдгара По «Золотой жук» в самых захватывающих отрывках своего «Граф Монте-Кристо».

А что касается Гете, я цитирую короткую статью, недавно разошедшуюся по газетам под заголовком «Гете о плагиате»:

«В наши дни очень легко быть ошибочно принятым за плагиатора. Автор может только намеренно или ненамеренно не цитировать источник, из которого он взял тот или иной отрывок. У каждого есть близкий друг, который поставит успешно обнаруженного плагиатора на предполагаемый позорный столб. Рихарда фон Кралика недавно обвинили в плагиате, потому что — и не по его вине — его цитировали неадекватно. Мы хотели бы напомнить тем, кто занимается плагиатом, о взглядах Гете на плагиат. Предметом разговора между ним и Эккерманом 18 января 1825 г. были высказывания лорда Байрона о допущении плагиата. См. Эккерман „Разговоры с Гете“, 3-е издание, том I, стр. 133.

Там Гете сказал:

„Байрон знает, что, не соглашаясь с такими вещами, он и себя-то не умеет отстоять против иррациональных нападок своих соотечественников; ему бы следовало просто отчитать их.

Он должен был сказать, что я написал — то мое. Неважно, взял ли я это из жизни или из книги; важно, что я хорошо управился с материалом!“

Вальтер Скотт позаимствовал одну сцену из моего „Эгмонта“, на что имел полное право, и поскольку обошелся с ней очень умно, то заслуживает только похвалы. В одном из своих романов он почти повторил характер моей „Миньоны“, но с той ли мудростью — отдельный вопрос.

„Преображенный урод“ лорда Байрона — это продолженный Мефистофель, и это хорошо. Если бы он пожелал уклониться от оригинального образа, вышло бы хуже. Итак, мой Мефистофель поет песню, взятую у Шекспира, а почему бы и нет? Зачем мне придумывать еще и свое, если Шекспир был точен и сказал, что нужно? Если в экспозиции моего „Фауста“ есть некоторое сходство с началом книги „Иова“, что опять же совершенно верно, то меня больше следует хвалить за это, чем винить».

Вот и все, что касается этого небольшого набора подтверждающих имен.

Что сделали наши самые известные люди, не подвергаясь словесным оскорблениям?

И что сделал я, чтобы ко мне относились как к самому низкому, презренному из всех мошенников и воров?

Не подумав об этом, я украсил некоторые из своих маленьких азиатских рассказов некоторыми незначительными географическими и этнографическими арабесками, что нашел в книгах, давно уже принадлежащих широкой публике. Это разрешено. Собственно, это мое право.

Но что об этом говорит отец Пёльманн?

Он публично оскорбляет меня, называя «флибустьером в литературной сфере, прекрасным примером литературного вора на века!»

Эмерсон, самый известный и благородный в Америке, говорит:

«Величайший гений — также и величайший заимствователь».

И Гете говорит: то, что написал, то мое. Беру ли я это из жизни или из книги, неважно!

Как бы отец Пёльманн оценил этих двух героев?

Для него они должны бы быть навеки худшими из всех литературных существ, смердеть алчностью и пороком!

Такая невежественная, незрелая, высокомерная и такая малосодержательная критика как эта, опасна не только для литературы, но и для всех людей.

В этих своих «Рассказах о путешествиях» я писал именно так, как когда-то решил писать для человеческой души, для души и только для нее.

И только она, душа, для кого все это и написано, должна это прочесть, и только она может понять и почувствовать меня.

Для бездушных читателей я не шелохну пером. Я не образцовый писатель, который пишет модные рассказы для модных читателей, и, предположительно, никогда им не буду, как никогда и не был. Как только мы пришли к тому, что у нас есть только образцовые авторы, образцовые читатели и образцовые книги, всему конец.

И я настолько осмелел, что утверждаю, нам не нужно использовать существующие книги как шаблоны, а существующее чтиво в качестве модели, если мы хотим добиться того, чего стремятся достичь настоящие друзья народа.

Давайте не будем писать скучно, потому что такое вы все равно не читаете, а давайте писать, как писатели беллетристики, которые знают, как получить сотни тысяч и миллионы подписчиков!

Но наши сюжеты должны быть благородными, такими же благородными, как наши цели и задачи.

Пишите для великой души!

Не пишите для маленьких теней, ради которых вы растрачиваете и размениваете свои силы безо всякой благодарности с их стороны. Потому что как бы вы ни старались завоевать их аплодисменты, они все равно будут настаивать и утверждать, что смогут делать это лучше вас, хотя они ничего не могут совершить!